Почтальонша - Франческа Джанноне
– Мне так больше нравится.
– Мне тоже, – улыбнулся Антонио. – Ты… не заплетай их больше.
* * *
– Доброе утро, синьор Карло. До свидания, синьор Карло.
Эти слова Карло слышал от Даниэле каждый раз, когда тот приходил с утра и уходил вечером. Карло отвечал ему легким, почти смущенным кивком и тут же отворачивался, заводя разговор с кем-нибудь другим.
По правде сказать, первое время он втайне надеялся, что парень даст ему повод – хоть малейший повод! – для увольнения. Даже дон Чиччо не посмел бы возразить, окажись внук никудышным работником. И тогда Карло сбросил бы этот тяжкий груз со своих плеч. Каждый божий день видеть перед собой этого мальчика с чистым, открытым лицом и мягкими бездонными глазами становилось почти невыносимо. Все труднее было сопротивляться странному чувству, зарождавшемуся в душе.
Но Даниэле оказался на редкость толковым работником, которого вскоре все полюбили. То и дело во время короткого перерыва на перекус кто-нибудь окликал парня: «Эй, малой, иди-ка сюда!» – и протягивал ему половину своего панини. Даниэле все схватывал на лету и трудился с усердием, редким для такого возраста. Что бы там ни ворчал дон Чиччо, а этот мальчик уже вел себя как взрослый мужчина, со смутной затаенной гордостью думал Карло.
9 августа на почту прибыл сезонный помощник, который должен был подменять Анну следующие две недели.
– Ты слышал, Кармине? Наша почтальонша едет в Галлиполи. Эх, везет же некоторым! – с натянутой улыбкой на раскрасневшемся лице проводила ее Элена.
Перед возвращением домой Анна заглянула в библиотеку – выбрать роман, который возьмет с собой в отпуск. Поблуждав меж стеллажей и бегло проглядев аннотации, она остановила выбор на «Избирательном сродстве» Гёте. Ее заинтриговал ключевой вопрос книги: что происходит с парой элементов, когда в игру вступает третий?
Назавтра вся семья Греко отправилась к морю, погрузив багаж на крышу верного «Фиата-508». Карло снял очаровательную виллу в нескольких шагах от пляжа. К услугам постояльцев были просторная веранда и три спальни: одна предназначалась для самого Карло с Анной, вторая – для Антонио и Агаты, третью отвели детям. Уговорить Агату оказалось непросто. Она опасалась, как бы Лоренца не сочла эту поездку наградой. Девчонку ведь оставили на осень сразу по двум предметам, так что она, по мнению матери, должна была в наказание все лето сидеть дома. Антонио до последнего пытался найти компромисс. Наконец жена милостиво согласилась, но при условии, что Лоренца возьмет с собой учебники и станет проводить на пляже не больше двух часов утром и двух – после обеда. Все остальное время ей надлежало корпеть над латынью и греческим, запершись в четырех стенах. Агата не удержалась, чтобы не оставить за собой последнее слово:
– Имей в виду, Антонио, если в сентябре твою дочь выгонят из школы, больше я ее туда не отправлю!
С Джованной же ничего не вышло. Анна отчаянно пыталась ее убедить, расписывая закатные купания, когда солнце погружается в Ионическое море, прогулки по прохладному утреннему песку, долгие беседы на веранде до поздней ночи. Но тщетно. Джованна вежливо, но твердо отклонила приглашение. Этим летом ее непременно навестит дон Джулио, она была в этом уверена.
Дни в Галлиполи текли безмятежно и неспешно. Анна, Карло и остальные подолгу плескались в море, валялись на горячем песке, обедали прямо на пляже персиками и дыней. По вечерам все гуляли по узким улочкам города, а после, уже затемно, собирались на веранде, слушая шелест легкого бриза и глядя на лодки, при свете луны возвращающиеся в порт.
Нервы Агаты постепенно успокоились. Она вновь начала разговаривать с мужем без язвительности и, главное, перестала то и дело вспоминать злосчастное «там», которое столько месяцев не давало ей покоя. Смягчилось и ее отношение к Лоренце.
– Ты достаточно позанималась на сегодня. Иди освежись, – говорила Агата, заглядывая к дочери в комнату, где та часами просиживала за уроками.
А чаще всего она сама вызывалась приготовить ужин на всю семью.
– Идите-ка отсюда, я сама со всем управлюсь, – командовала она, выпроваживая остальных властным жестом.
Анна любила просыпаться раньше всех, когда небо лишь начинало светлеть, а дом еще не наполнился голосами и смехом. Нагрев молока, она устраивалась с чашкой на веранде, удобно вытягивалась на шезлонге и с головой погружалась в чтение «Избирательного сродства». Каждое утро к ней присоединялся Антонио – словно прислушивался к ее пробуждению и, едва заслышав шорох, спешил составить компанию. Он молча усаживался на шезлонг напротив, одаривал ее улыбкой, раскрывал томик Чехова на нужной странице и читал вместе с ней, разделяя уютную тишину и безмятежность раннего утра.
Дом просыпался лишь часом позже, когда в кухне уже раздавался жизнерадостный смех Карло и звон чашек, которые доставала Агата.
– Доброе утро! – Карло, сияя, выходил на веранду, наклонялся поцеловать жену в губы, а затем принимался щекотать брата.
– Доброе утро, Карлетто! – смеялся в ответ Антонио. А через миг захлопывал книгу и поднимался со словами: – Пойду гляну, готов ли кофе.
И уходил в дом, оставляя брату свой шезлонг.
* * *
За два дня до Феррагосто в дверь Джованны постучали. Цезарь залаял, но тут же умолк, едва хозяйка отперла замок.
На пороге стоял дон Джулио в черной сутане с белым воротничком. Он приветливо улыбнулся. Лицо его, гладко выбритое, но слегка осунувшееся и похудевшее, оставалось таким же красивым, каким Джованна его помнила: тонкие аристократические черты, большие темные глаза, слегка вздернутый нос.
Джованна всплеснула руками и запрыгала на месте от радости.
– Здравствуй, Джованна.
Она кинулась ему на шею и крепко обняла.
– Я знала, что ты приедешь, – пробормотала она срывающимся голосом.
Потом отстранилась, заглянула ему в лицо и потянулась за поцелуем, но дон Джулио остановил ее, прижав ладонь к губам.
– Дай мне хоть сутану снять, – серьезно произнес он.
Джованна на миг растерялась, а потом засуетилась:
– Конечно-конечно! Проходи.
Остаток дня они провели, предаваясь любви, а черная ряса и белый священнический воротничок аккуратно висели на спинке стула.
Цезарь устроился в уголке спальни и, печально поскуливая, наблюдал за ними.
11
Декабрь 1938 года
Карло купил двухметровую елку. Утром 8 декабря он встал пораньше и, весело насвистывая «Ты нисходишь со звезд»[25], отправился будить Роберто. Но, поскольку день был праздничный[26], тот лишь недовольно пробурчал из-под одеяла:
– Пап, дай еще чуть-чуть поспать!
– Даю десять минут – и ни секундой больше! – пошутил Карло, взъерошив сыну волосы.
И ушел вниз разжигать камин.
Прошло добрых полчаса, прежде чем Роберто спустился к отцу. Карло уже сидел возле елки и доставал из коробок елочные игрушки: фигурки из папье-маше для рождественского вертепа, мишуру, разноцветные шары, деревянные подвески в форме снежинок, а еще – позолоченную макушку.
– А вот и ты, соня! – улыбнулся Карло. – Тебя-то я и дожидался.
Отец с сыном принялись наряжать елку под уютное потрескивание поленьев в камине. Роберто подавал украшения, а Карло, взобравшись на стремянку, педантично их развешивал. Время от времени он спускался вниз, отходил на несколько шагов, придирчиво осматривал дерево и командовал:
– Нет, этот красный шар надо сдвинуть
