Почтальонша - Франческа Джанноне
И принялась перечислять все, чего Лоренце следовало избегать в «красные дни», словно чумы: не трогать цветы или растения – засохнут, не приближаться к тесту – опадет, не подходить к вину – скиснет.
Пересказав все это тете, Лоренца услышала в ответ раскатистый хохот. Анна смеялась так, что на глазах у нее выступили слезы.
– Ты чего надо мной потешаешься? – насупилась племянница.
– Да я не над тобой, глупышка! Неужели твоя мать на самом деле несла весь этот бред?
– Ага, – опустила голову Лоренца.
– Чушь собачья, не верь ей!
– А почему она так говорит?
– Это просто древние суеверия. Абсолютно беспочвенные. Пойдем, я тебе докажу.
Анна потянула племянницу за руку в сад.
– А ну-ка потрогай мой базилик, – велела она.
Лоренца попятилась.
– Ой, тетя, не надо…
– Не волнуйся, просто прикоснись к нему. Иди сюда!
Лоренца неуверенно приблизилась к кустику.
– Давай, смелее, трогай! – повторила Анна. – Вот увидишь, ничего ему не сделается. Больше того, – лукаво улыбнулась она, – как закончим тут, спустимся вниз, в кладовку. Помнишь, где дядя вино держит? И перещупаем там все бутылки.
В такие же «красные дни» в конце учебного года Лоренца узнала, что в гимназии ее оставили на осень и по латыни, и по греческому.
– Вот видишь! – торжествующе объявила Агата, тыча ее табелем под нос Антонио. – А по остальным предметам ей едва натянули удовлетворительные оценки. Я же говорила: нечего ей в гимназии делать, в училище надо было отдавать. Да разве меня кто-то слушает!
Лоренца сидела, мрачно уткнувшись взглядом в сцепленные на коленях руки. Слова матери ее явно расстраивали.
– Найму ей репетитора на лето, подтянет хвосты, – невозмутимо ответил Антонио. И, улыбнувшись дочери, добавил: – Справимся!
Но его улыбка словно повисла в воздухе.
С того самого дня, как Антонио вернулся из Африки, он чувствовал себя в собственном доме незваным гостем. Никто не встретил его с распростертыми объятиями, разве что Карло был искренне рад. Агата же с порога отправила мужа спать на диван.
– Ты меня оставил в постели одну на долгие месяцы. Вот и дальше буду одна спать, – отрезала она, даже не взглянув на него.
Антонио безропотно смирился. Достал из сундука чистые простыни и плоскую подушку, на которой спал раньше. И терпел ядовитые шпильки жены изо дня в день.
– Не обессудь, придется тебе довольствоваться нашей едой, – цедила она, выставляя на стол тарелки.
Если Антонио задерживался на маслодельне и приходил к ужину позже обычного, Агата язвительно приветствовала его:
– Думает, что все еще в отеле живет!
Когда он сказал, что хочет сводить Лоренцу в театр Политеама в Лечче, жена ехидно поинтересовалась:
– Это ты там к театрам пристрастился?
«Там» – так она называла Африку и всякий раз кривилась при ее упоминании. Антонио всегда отвечал ей спокойно и вежливо, но подобная кротость лишь сильнее бесила Агату.
Однако больнее всего Антонио ранила перемена в Лоренце. Встречаясь с ним взглядом, она тут же отворачивалась. Больше не бежала радостно навстречу, когда он возвращался с работы. В разговоре тщательно подбирала каждое слово, словно боялась сказать что-нибудь не то. А особенно Антонио мучило то, что он больше не слышал от нее восторженных восклицаний типа «красиво-прекрасиво». Казалось, Лоренца вообще разучилась радоваться.
С тяжелым сердцем Антонио осознал, насколько губительно сказалось его отсутствие на жизни жены и дочери. Между ними пролегла бездонная пропасть, и все попытки наладить отношения разбивались вдребезги.
Торговля маслом с Асмарой продлилась всего несколько месяцев. В один из дней в конце зимы весь товар вернулся обратно в сопровождении пространного письма, которое Анна вручила Антонио прямо в конторе.
Она встала прямо напротив, глядя на него в упор и безмолвно побуждая вскрыть конверт. Антонио вдруг осознал, что впервые с момента его возвращения они остались наедине. Раньше при их встречах непременно присутствовал кто-то из домочадцев, так что они лишь обменивались ничего не значащими любезностями, но поговорить по душам им не доводилось. Однако, едва взглянув в зеленые глаза Анны, Антонио с пронзительной ясностью понял: нет на земле места, достаточно далекого, чтобы убежать от нее и от себя самого.
– Я прочла имя отправителя. Кто такая Лидия? – без обиняков спросила Анна.
Антонио отвел глаза.
– Владелица одного из ресторанов, с которыми я сотрудничал, – пробормотал он.
– Врешь.
– К чему этот враждебный тон? – опешил Антонио.
Анна продолжила:
– Из-за этой женщины ты так долго не возвращался и бросил родную дочь? Ты хоть представляешь, как страдала Лоренца?
– Я никого не бросал! – вскинулся он.
– Будь честен, Антонио.
Он тяжело вздохнул, опустился в кресло у окна и отрешенно уставился на улицу сквозь опущенные ресницы.
Анна устроилась в кресле напротив и скрестила руки на груди.
– Я слушаю, – бросила она.
– Между нами ничего не было, – тихо произнес Антонио.
Но женщина действительно была. Да, ее звали Лидия. Он познакомился с ней в день прибытия в Асмару. Терзаемый голодом, забрел в первый попавшийся ресторанчик на корсо Италия – и увидел ее. Молодая женщина, дочь двух венецианских поселенцев, перебравшихся в столицу Эритреи в 1930-м и открывших ресторан-театр «Маленькая Венеция». Заведение пользовалось популярностью преимущественно у итальянских эмигрантов. Лидия работала там официанткой. Ей едва исполнилось двадцать два – и она была неописуемо хороша собой. Длинные светлые волосы, веснушчатый носик, лучезарная искренняя улыбка.
– Ты в нее влюбился? – взволнованно перебила Анна.
Антонио в замешательстве воззрился на нее.
– Влюбился? Господь с тобой… Уж точно не я в нее, – пробормотал он, поднимаясь с кресла. – Говорю же: между нами ничего не было.
Разумеется, он не сказал Анне правды. Как не собирался рассказывать ее никому, даже родному брату. С этой девушкой Антонио повел себя отвратительно – и теперь его грыз стыд. Вечер за вечером он обольщал ее, декламируя строки поэтов, чьих имен Лидия сроду не слыхала. Одурманил возвышенными речами – и набросился, как одичавший от голода хищник, безжалостно поглотив все, что она по неопытности готова была ему отдать: и тело с гладкой кожей, не познавшей еще прикосновений мужчины, и душу, всю без остатка, вместе с безоглядной первой любовью. Обожание этой девочки, к которой сам он питал лишь смутную нежность, на время приглушило боль, терзавшую Антонио после случайного поцелуя с Анной.
Там, вдали от дома, он ощутил на краткий миг, что может стать кем угодно – без метаний и терзаний. Он очень скоро свыкся с новой ролью и в глазах окружающих сделался официальным женихом Лидии. В этой реальности у него не было ни жены, ни ребенка, ни брата, чья супруга лишила его сна и покоя… Он превратился в обычного неженатого мужчину, который приехал в Асмару в погоне за деньгами. И уличить его во лжи было некому. Поэтому Антонио щедро давал Лидии пустые обещания и брал на себя обязательства, которые и не думал выполнять. Он выстроил целый замок из лжи, чтобы продлить передышку, на время избавившись от чувства вины. И знал, что, внезапно уехав, разбил девушке сердце.
– Надеюсь, это хотя бы того стоило, – холодно процедила Анна.
– А если и так? Тебе-то что за печаль? – огрызнулся Антонио.
Анна промолчала.
Наступила долгая пауза. Потом он вдруг спросил, застав Анну врасплох:
– Почему ты перестала носить косу?
Обернувшись, она непонимающе на него покосилась. Длинные смоляные пряди волной
