Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
сильно ли старше его Мамлеев? но вон – сидит с женой согбенный и печальный, не пьёт. а Лимонов ни разу не присел, уже часа два тут на ногах, с рюманом, и весел, разговорчив…
что такое общественное сознание? оно складывается тут прямо на глазах – кружкАми, потом кружки начинают выгибаться, пересекаться. бросают отражения свои – пятнами на стенах, застывают цитатами… и образ настоящего взмывает из реплик – Россия, война, Украина… понятно, что конфликт на Украине в каждом розоватом или беловатом кружке занимает свой неизменный багровый «кружок». поговорили и о сложностях перехода границы – по просьбе другого «посвященца» из «Поэмы-инструкции бойцам революции», что был политзэком на момент писания её в 2000-м, из «дела НРА». полувойна подселилась и в сей безопасный подвал. и вдруг он говорит:
– Да… В общем, чувствую, и лет через двести тут всё будет так же!
– Если так, то плохо! – Ни черта не понимаю, потому что скорее пьян, чем трезв: мне представляются воюющие, междоусобные республики СССР.
– Почему? – Вопрос учителя не требует пояснений, и тут я догадываюсь, что он всё ещё в тех шестидесято-восьмидесятых реалиях ЦДЛ, куда я направил мысли мэтра, среди бутербродов и литераторов… – Да хорошо!
– А… Ну, тогда хорошо…
решаю всё же чем-то зажевать красное винцо, чтоб замедлить проспиртовывание внутренностей, – о, капусточка, огурчики, выручайте, родные! в этот момент замечаю Борю Купреянова, с аппетитом к жизни прихватывающего мясную закусь и перебрасывающегося с Лимоновым весёлостями… видимо, те самые guts, о которых писал нам Лимонов, вводя в образные закрома заграницы, – вполне буквально определяют стойкость и годность литератора. вот он – снова как льда кусок в бокале виски, в этой нашей компании, не спешит он таять. леденящая, трезвящая начинка… Боря-то могучий, понятно – он только что пришёл, а я уже плаваю, счастлив и говорлив. на очередной волне алкогольной эмоции праведной – ябедничаю мэтру с разухабистым матом, который здесь не воспроизвожу:
– Вот будь я министром культуры после революции, я бы эту Валерию…
– А что она?
– Да забубенила фотосессию с флагом СССР для журнала какого-то, английского, что ли. И серп и молот на попе, а ещё вверх ногами. 3,14зды сквозь него, правда, не видно. Думала патриотизм, мля – или кто там думал, фотографы…
– Да, +уйня.
– Вот пусть песенки эмигрантам поёт после революции, про самолёт, вышлю к чертям! – Отеческое одобрение на подвиги толкает.
тяжело ему, наверное, со всеми этими табунами названных и незваных сыновей-дочерей. впрочем, с дочерьми приятнее – соки жизни поставляют, источник молодости. кстати, он жарковато для дня снаружи и, тем более, многолюдного подвала одет. плечистый серый пиджак, чёрная рубашка и белая тишотка – пасторским просветом… кажется, он дождался той, которую ждал – тётушка мамлеевского росточка и осанки явилась, этакой серой мышью, поздоровалась очки в очки…
– Дим, не принесёте нам? А то уж нам туда не пробиться. Мне водочки, а вам?
– Красного? – Вставляю свои агитационные пять копеек.
– Нет, лучше белого.
страдал Лимонов, работая нью-йоркским официантом – слезами истекал по Щаповой, пока она истекала «сосной» в объятиях бородача-фотографа. работая волонтёром-официантом при нём и Елене Ща… Щупова?.. (куда там пьяному упомнить) – я почему-то счастлив. каждому – своё, наверное. и как тут перепрыгнуть дворянскую, придворную нашу карму – быть рядом с великими, но не быть великими самим? бабушкин старший брат, как и я носатый брюнет, Василий Былеев-Успенский, герой Гражданской и друг Маяковского, и сам поэт – вот так же году в 1916-м не задавался ли вопросом где-то тут, внутри Садового? может, сейчас, словно молекулярный пузырь, я толкусь в этом подвале интеллектуальной протоплазмы, чтоб прорвать прежнюю оболочку (кармы – понятие чуждое, но для краткости годное), чтобы выйти на новый уровень?
подхватываю аж три бокала, испытуя хмельную моторику. проношу сквозь круги тостующих Сергия – слаломом, успешно. обогнув колонну, разворачиваю на столике ассортимент – водочка, белое и себе красное, конечно. пейте на здоровье, Елена Шу, Щю… а я почтительно отойдю – тем более, что столько интересных собеседников набежало.
в хмельном восприятии являются почти как во сне – и тот самый Барщевский, спустившийся на шум, и Венедиктов, «хиппи волосатое», и откуда-то невысокий лопоухонький Глазьев, прежде конкурент, а ныне советник Путина, с причесоном как у трактирного полового… ну просто вся элита тут – проще вычислить, кого нет. такому дню рождения кто из современников не позавидовал бы? они даже скандируют имениннику «ура-ура-ура». и я с ними. я с ними? что общего у меня с низеньким американским сангвиником За… Зу… Зы…? волосы ещё будто с бигудей только. у Прошутинской он был завсегдатаем – точно. об этом и перебросились парой фраз с очкастеньким «рупором Госдепа». где Кира, что Кира? Оксана Пушкина она – да… на последнем «Народе хочет знать» я поцеловал её прощально, плачущую тихо – случайно в самый микрофончик, приделанный к лицу. с каждым тут найдётся тема для разговора – подвал узок, но круги широки…
Роман встал из-за стола своего и поверг в радость за недалёким столом сидящих Мамлеевых, хотя уже пару часов они сидели от него в двух метрах – а тут такая встреча! герой и голос глубинки – Россия Вечная, тараканы запЕчные, обречённые Елтышевы… подтверждение и непротивление России Мамлеевской – в корне противоположной России Светской, выславшей его, диссидЕда… но я забыл – круги тут широки и винопОй общий, не кусаться!..
Михась спеть готов – со своей почти шнуровской мандалиною. мы все – внимание, хмельное незапоминание. в прошлом мае пел постмодернист лучше, и баба была при нём кстати: «Мы с тобою тут епёмся, лежим-лежим, а за окнами бушует режим-режим!». вихри болотные, эхо – братья мои левофронтовцы сидят, а этот иронично напевает. банальная рифма лежим-режим отсылала с матом в детский мультик, в другую реальность мою, сибирскую и нежную… хорошо им тут, успешным. желая высказать остроумие, настиг я за мамлеевским столиком Мишеньку, как медведя та Машенька:
– Ну что, фашизм-то действительно прошёл?
– Я б тебе въепал прямо здесь, за отрыжку Сорокина, да слишком Сергея уважаю…
– Ну, мы тоже не лыком шитые, – ответил медленно отходя…
точно:
