Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
как маслянисто сиял он в Нью-Йорке, ещё упитанный, распираемый гордостью Лимонов – вот, совочки, у меня-то получилось! однако эти фото сделаны ДО бегства Елены. и после все испытания обрушились на тот упитанный очкастый лимон, выжатым сделали, заставили включить осмос в буржуазном обществе, жирок советский подрастерять и всасывать подлые законы каменных джунглей. и полюбившие тут его за эти испытанья – полюбили и за анал и за орал. когда он об этом с того континента заорал: как плохо, как неуютно там нашему советскому баловню (опровержение фотосессий всей этой благополучной эмиграции в плащах и с зонтиками, с Шемякиным и Щаповой) – но долго добирался этот крик… может, он всё выдумал – но вы именно через его же текст судите, вы в его власти с тех пор, включая недоброжелателей. был Крис или не было Криса? а, может, это лишь лёгкий шифр для слова «кризис»? да и что они все значат, недоброжелатели и подозреватели, когда является такая фемина и – благоговейно хочет?..
паузу после публичного кормления фотофемины я заполнил сюжетным вопросом:
– Что, издательница так и не пришла?
– Почему. Всё состоялось, вы ж тут были…
так это ей я подносил винцо! ей, которая динамила-динамила полгода «по рекомендации Сергея», а потом моей второй, пуще лимоновщины порнографической, книге вынесла приговор: «Нет у нас для вас пока подходящих серий». это, конечно, была формулировка для лохов. при развитии телефонного разговора издательница отфутболивала уже подальше: «Вы как-то сразу возникли – вам сперва нужны журнальные публикации, можно в „Знамя“ попробовать, я помогу…»
ни фига себе – после лонглиста Нацбеста я «сразу возник»! да-да, в изданной не АСТом, в итоге, а родным ОГИ книге есть подобный эпизод – общение с Жанной Голенко из блёкло-жёлтого дома, закончившееся явлением на столе Алисы той самой рукописи… я-то, наивный искатель издательства, – не распознал профессиональное лицемерие Елены. усидчиво ждал, писал потом на мэйл – мол, общались ли с журналами?.. и это вот была всемогущая хозяйка экслибриса кассовых серий, перекупательница прав и провайдерша Захара? по голосу мне рисовалась офисная, хоть и немолодая, но властная курящая брюнетка на каблуках, а вышла из-за колонны обтекаемая светлая мышка в очках, с причёской и волосами точно как у этой космонавтки, которая в Думе-то, Осовицкая… уж как тут не напиться!
the winner takes it all: Лимонов незаметно удалился с феминой. фотосессия их ночи в режиме автосъёмки на её дорогом аппарате вышла бы поинтереснее похоронного марша в «клипе» с Катей Муму. вероятно, дама о таком и мечтала – превзойти предшественниц…
thе looser drinks it all: красное ещё на мою долю осталось. и тут как раз Сергей, добрая душа, предпринял попытку меня социализировать по месту нахождения. никуда со своего столика не уходивший Мамлеев с женой – как будто скучали. а тут – такой подарок, хоть и подвыпивший, но снова «писатель Чёрный». Мамлеев, надо признаться, всё же обладает каким-то мистическим или в том роде чутьём. я ведь не ношу никаких опознавательных коммунистических знаков – но сколько раз мы ни встречались, он глядел на меня подозрительно, как белогвардейцы (из вдумчивых) глядели на идейных, но безмолвствующих на допросах красных.
тему, впрочем, я нашёл: Губанов. он же его знал и, наверное, жена… но почему-то всё общение вышло односторонним – тот самый, по-губановски захлёстывающий, переполняющий «сердце поэта» (печень) поток красного вина, бил теперь речью, не унимаясь. Мамлеев только скорбно и внимательно молчал – автор предисловия к изданию в сиреневом кафтане. чем больше он молчал, тем больше я говорил – явился девяносто четвёртый год, круча алтайская, русский бард Кирилл Косаковский читает мне «Квадрат отчаяния» в автобусе, пока шофёр лавирует на том же ландшафте, на каком стрелялись Лермонтов и Мартынов… квадрат стола, однако, при этом захлестнул поток опрокинутого мной вина. как это вышло, я и не заметил – и не запомнил, отчего так резво и отчаянно вскочила супруга Мамлеева, то ли пятясь от наступающего, как на карте Гражданской, красного вина, то ли от красного меня, ведь не мог не проговориться… звон бьющихся бокалов довершил перформанс – думаю, это был первый и последний случай общения с Мамлеевыми, не работает красно-белая формула. может, рано Проханов ушёл…
однако сотрудники подземелья успокоили: оставьте, мы всё уберём. нельзя же прерывать писательское общение. Мамлеевы расстроились и растворились, зато явился Емелин. выпили и с ним – уже баночного пива, так как вино кончилось. «я твой вечный должник» – замечательный повод выпить. да, предисловия к стихокниге, как Мамлеев Губанову – не родил, не родил, хоть я долго просил, так и родился концептуализм двух пустых страниц… впрочем, сравнение некорректное, пьяное. в довершение парада писателей явился и тотчас уснул Дмитрий Данилов.
причём именно за тот стол, что прежде видал Романа, а затем Емелина, Андрея Иванова (кажется) и меня. каждый в сей праздничный день весны являл пёстрому залу что-то своё. Михась – песенку, я – дебош, Лимонов – кормление фотобабы с руки, Данилов (почему я всё время хочу его Данилиным назвать?) явил собой утОрканного горожанина (как вам мой новоприобретённый сибирский диалект?). покрылся, бедненький, испариной во сне хмельном. как я тебя понимаю, тёзка! тяжёлый день отца семейства, пара рюмочек по радостному поводу, и – хлоп, конец фильма!..
между тем, всё выпив и сожрав, младые и не очень литераторы переместились за один стол у арочки близ бара. человек восемь всего, сюда б и самовар подошёл. Данилов пробудился от одиночества (шум речи перестал убаюкивать вблизи) и тоже к нам перешёл. майка – заношенная, реалистическая серая тишотка, – на влажном толстячке Данилове была с какой-то щемяще-девяностой надписью. то ли Colins, то ли что-то такое джинсовое… помню, почему я ревновал к этому дяде с иудейскими глазами: Саша Мухарев, мой днепропетровский провайдер, хвалил и имел его книгу о городе. а Саша человек бедный – плохую книгу не купит. и тоже потому ревновал, что новый реалист, но не из нашего первопролётного косячка…
как-то сгрудились мы возле одной светловолосой девушки. хотя рядом сияла брюнетка Женечка, устроившая прежний, прошлогодний праздник писарЯм-дуралеям… но что поделаешь: мужиков, особенно хмельных, тянет на свет – как ммотыльков. Данилов, истинный эмпирик, принялся даже перебирать толстыми сардельными перстами волосы дочки писателя. так она дала нам понять, что мы ей не интересны. мол, знаю вашу вшивую породу, скучны вы мне, а муж мой – технарь и вратарь… Данилов, между тем, начал что-то внятное говорить и был местами интересен, но сон и город забирал своё…
тостуемый расплатился за бой посуды – который я, кажется,
