Герой со станции Фридрихштрассе - Максим Лео
— Значит, мы сами придумываем наше прошлое?
— А разве мы не делаем так всегда? Задумайтесь, как мы поступаем с нашей личной историей. Что мы забываем, а что помним. Есть ли хоть один человек, который был бы беспощадно честен во взгляде на свое прошлое? То же самое и с нашей общей историей: важно лишь то, о чем хочет помнить большая часть общества. Вам же наверняка знакомо высказывание: «История — это ложь, с которой все согласны».
— Но возьмем историческое событие, например падение Стены. Есть объективные истины, с которыми нельзя спорить.
— Да, безусловно, есть. Но здесь тоже много неясностей. Почему рухнул режим ГДР? Кто-то говорит, что отчаявшийся народ отвоевал свободу. Кто-то говорит, что на это повлияла лишь горстка борцов за гражданские права. А кто-то — что все стало возможным благодаря выжидательной тактике Горбачева. Каждое из этих утверждений в какой-то степени верно, все определяет лишь подход. — Историк оглядела вестибюль станции. — В конце концов, господин Хартунг, историю всегда пишут победители.
Спустя несколько часов после того, как дама в бежевом костюме скрылась в вокзальной сутолоке, когда Хартунг уже давным-давно сидел у Берн-да за вечерней бутылкой пива, когда от синей формы рейхсбана остался лишь зуд на шее, эта последняя фраза историка все еще эхом отдавалась в его голове.
20
Когда заслуженный правозащитник Гаральд Вишневский в то утро зашел в кухню, по радио играла песня Манфреда Круга «Когда за окном зеленеет». Это была одна из немногих песен, которой Вишневский мог подпевать практически без ошибок. Хотя сначала он только мычал себе под нос на строчках: «Когда за окном зеленеет, я думаю только о любви». Раньше, еще с маленькими детьми, они часто слушали Круга за неторопливым воскресным завтраком. Однажды Вишневский схватил половник, как микрофон, и принялся танцевать вокруг жены, пока та не воскликнула: «Гаральд, что подумают соседи!» Не было, пожалуй, ни одной другой песни, которая даже в хмурый осенний день вызывала бы на душе весну. И не успел Вишневский опомниться, как достал из кухонного ящика половник, поднес его ко рту и пропел: «В прекрасный месяц май, когда распускаются почки».
К счастью, жена уже ушла на работу. Она, вероятно, и на этот раз испортила бы ему радостный миг. И уж точно была бы против трех яиц в стакане с беконом и шнитт-луком. С его уровнем холестерина такой завтрак не был полезен, зато отлично поднимал уровень дофамина.
Несколько дней назад Хольгер Рёсляйн по телефону поведал ему в общих чертах настоящую историю владельца видеотеки Михаэля Хартунга. «Похоже, ты снова в игре, Гаральд», — сказал Рёсляйн. Вскоре после этого с Вишневским связались из федеральной канцелярии и пригласили на встречу с главой департамента политического планирования Антье Мунсберг. «И убедись, что твоя речь готова», — добавил Рёсляйн, который также должен был присутствовать на сегодняшней встрече.
После такого неожиданного поворота событий Вишневский почувствовал свою силу и величие, чего не случалось уже давно. Справедливость все-таки восторжествовала, думал он. К счастью, он не успел сказать ни людям из фонда, ни жене, ни кому-либо еще, что его отстранили, беспощадно забраковали эти бюрократы и только теперь наконец поняли, кого теряют. Никаких свежих лиц! Никаких новых историй! Они бы не отмылись от позора, если бы выпустили этого Хартунга выступать перед бундестагом!
А ведь еще недавно Вишневский был в таком отчаянии, что даже порывался сбрить бороду. Свою прекрасную революционную бороду, которая тем временем стала такой же густой и пышной, как в лучшие годы его юности. Даже молоденькая научная сотрудница фонда оценила его бороду. Она сказала, что он выглядит лучше всяких напыщенных хипстеров, потому что на нем она смотрится естественно. При этом она ему улыбалась. Давненько он не слышал комплиментов от девушек. Что ж, думал Вишневский, пусть будет, раз так.
То же самое было и с речью, которую он наконец дописал за один день. Не раздумывал, не ломал голову, просто сел и сделал. Мысль неслась потоком, он едва успевал печатать. Речь получилась очень личной, первое предложение звучало так: «Что вчера было будущим, сегодня стало историей». Вишневскому пришлось признать, что частично эта фраза принадлежит Удо Линденбергу, но он надеялся, что тот будет не в обиде.
Вишневский ел ложкой вареные яйца из стакана, закусывал куском поджаренного белого хлеба и тихонько постанывал от удовольствия. Позже, в такси по дороге в канцелярию, он заметил, что значительная часть его завтрака застряла в бороде. Он попытался вычесать пальцами из жестких волос затвердевший желток. Уже в фойе канцелярии он понял, что его темные костюмные брюки в районе бедер все в крошках желтка, и попытался оттереть следы, но стало только хуже. И тогда у него закралось подозрение, что полоса везения закончилась. Но он быстро отмел эту мысль, заменив ее Манфредом Кругом и распускающимися почками.
Чья-то рука сзади тронула его за плечо — это был Хольгер Рёсляйн, он заговорщицки улыбался Вишневскому:
— Вот видишь, Гаральд, я все уладил.
Но не успел Вишневский еще раз поблагодарить его за помощь, как один из сотрудников повел мужчин на третий этаж, где их ждала доктор Антье Мунсберг, высокая рыжеволосая дама в сером брючном костюме. Они сели на диваны, расположенные кругом, в центре которого стоял аквариум, где плавали сиамские петушки, как с ходу определил Вишневский, который сам некогда разводил декоративных рыбок.
Доктор Антье Мунсберг сразу перешла к делу и заговорила о неловком положении, в котором все они оказались по вине господина Хартунга. Она отметила, что ее не обрадовали действия федерального президента, который, собственно, и предложил господина Хартунга на роль оратора. Вишневский сидел под неудобным углом к Антье и мог видеть ее лицо только через аквариум, где в этот момент на уровне ее носа проплывала рыбка.
Глава департамента напомнила, что канцелярия нисколько не сомневалась в его кандидатуре и довольно давно выбрала Вишневского оратором на девятое ноября.
— На мой взгляд, вы, господин Вишневский, сочетаете в себе все качества, которые можно ассоциировать с мирной революцией: отвагу со смирением, выдержку с нетерпением, сомнения с… — Она замолчала, задумавшись.
— Оптимизмом? — поспешил на подмогу Холь-гер Рёсляйн.
— Хм-м. — Антье Мунсберг пристально посмотрела на Вишневского сквозь аквариум. — У вас новая борода?
Вишневский смущенно откашлялся.
— Не совсем новая, это, так скатать, старая борода… в новом обличим или, вернее, новая борода в старом…
— В любом случае нам очень жаль, что вас, дорогой господин Вишневский, вычеркнули из списка ораторов в результате этого
