Истории Фирозша-Баг - Рохинтон Мистри
Мама вернулась на кухню. Меня запах керосина не беспокоил, и я съел несколько тостов, пытаясь представить себе кухню не с керосинками, а с пузатыми газовыми баллонами красного цвета, спрятанными под столом. Я видел такие в витринах, и мне они показались уродливыми. Но мы к ним привыкнем, как и ко всему остальному. Иногда вечером я стоял на веранде и смотрел на звезды. Но это совсем не то же самое, что оказаться на пляже Чаупатти и тихо лежать на песке, когда в темноте слышен лишь шум волн. Каждую субботу вечером я следил, чтобы керосинки были заполнены топливом, потому что мама очень рано готовила нам с папой завтрак. Молоко и хлеб привозили еще в предрассветные часы, но чайник уже кипел, а мы с ребятами из Фирозша-Баг собирались на игру в крикет.
Мы всегда выходили в семь часов. Остальные жильцы только начинали просыпаться. На первом этаже Нариман Хансотия принимался раскладывать на парапете веранды свою бритву, кисточку для бритья и зеркальце. Зеркальце он ставил между двух чашек, из которых шел пар, – одной с кипятком и другой с чаем. И нам всегда было интересно, не перепутает ли он чашки, когда захочет намочить кисточку. Старая дева Техмина, все ждущая, когда созреют ее катаракты, возносила молитвы, повернувшись лицом к восходящему солнцу, приподняв накидку и перекинув ее через левое плечо. Из-под накидки желтела нижняя юбка, а Техмина развязывала и завязывала на талии свой толстый, как веревка, кушти. Качравали подметала площадку и переходила от двери к двери с метлой и корзиной, убирая вчерашний мусор. Если ей случалось оказаться на линии прямой видимости Техмины, все ребята здорово веселились, потому что Техмина, хоть из-за катаракт и подслеповатая, всегда замечала качравали и изливала на нее поток ругательств куда более грязных, чем мусор у той в корзине. Ибо качравали совершила неописуемый грех, пройдя перед ней и тем самым замарав молитвы и уменьшив их силу.
Смеялся даже папа, но торопил нас, потому что мы останавливались, чтобы послушать их дальнейший диалог. Потом мы шли по спящим улицам. Жители мостовых потягивались и подыскивали место, где можно было бы облегчиться. Затем складывали свои картонки и сворачивали полиэтиленовые мешки, пока на улицу не вышли дворники и не начиналось движение транспорта. Иногда они разводили небольшой костерок, если была еда на завтрак, или просили милостыню у тех, кто шел в итальянский ресторан выпить утром чай с молоком и специями и с булочкой в придачу. Бывало, мама заворачивала нам с папой остатки от вчерашнего ужина, чтобы по дороге раздать бездомным.
Прошло много времени с тех пор, как мы последний раз играли в крикет. Ушел в прошлое и запуск воздушного змея. Я уныло размышлял о том, что вещи, доставлявшие мне радость, одна за другой покинули мою жизнь. А Фрэнсис? Как там бедняга Фрэнсис? Где он теперь? Мне так хотелось бы, чтобы он работал в Фирозша-Баг, как прежде. В том ужасном избиении в Тар Галли виноваты Наджамай и Техмина, две глупые старухи. А то, что он, по словам Наджамай, украл восемьдесят рупий, я думаю, неправда. Бестолковая корова сама не помнила, куда их сунула.
Я положил пинцет и потянулся за комиксами. Папа посмотрел на меня.
– Не останавливайся, на этой неделе я должен выглядеть идеально. Пойду на собеседование или на встречу.
Избегая его взгляда, я невозмутимо заявил:
– Я буду читать комикс.
И ушел на ступеньки дворовой площадки. Когда в дверях я обернулся, папа все еще смотрел на меня. У него было такое же выражение лица, как у мамай-джи, когда нитка рвалась и выскальзывала из пальцев, а веретено падало на пол. Но я все равно ушел, это было делом чести. Ведь всегда надо делать то, что сказал.
Комиксы не заняли у меня много времени. Когда-то было весело вместе с папой наперегонки бежать к двери, чтобы схватить «Таймс» и притворяться, будто мы боремся за то, кому первому читать комикс. Я подумал о морщинах на папином лбу, так ясно видных с моей удобной наблюдательной позиции – стоя над ним с пинцетом в руках. Его редеющие волосы почти не блестели, хоть и были напомажены накануне, а воскресная щетина на подбородке была испещрена серыми и белыми волосками.
Что-то – раскаяние или просто жалость – зашевелилось внутри меня, но я подавил в себе это чувство, не желая разбираться в его природе. У всех моих друзей были отцы с седеющими волосами. И, конечно, ребята проводили воскресное утро не так, как я, иначе они бы рассказали. Мы с ними разные, для них не бывает ничего слишком личного, поэтому они болтают обо всем на свете. Особенно Песи. Он нам рассказывал, как его отец испускает газы, и украшал свое повествование соответствующими звуковыми эффектами. Сейчас Песи в школе-интернате. А его отец умер.
С каменных ступенек нашего корпуса «С» я мог видеть всю дворовую площадку до корпуса «А» в дальнем ее конце. В ворота въехал черный «фиат» доктора Сидхвы и медленно покатился по корявым плиткам Фирозша-Баг. Проезжая мимо меня, доктор помахал. Он был очень похож на Песиного отца. Такие же «гусиные лапки» в уголках глаз, как у доктора Моди. И даже их старые машины казались похожими. Только доктор Моди лечил животных, а
