Горошины - Эдуард Дипнер
– Будьте спокойны, Светлана… как Вас по батюшке? Сергеевна. Я тут уже кое с кем познакомился, люди все положительные, сурьезные, все будет в порядке.
Оставаться весь день в этой санаторной скучище, ходить по дорожкам, заполненным пижамной неторопливостью, Геннадий, конечно не мог. Наскоро позавтракав, он одевал свои баскетбольные кеды и отправлялся в горы.
Предгорье Ала Тау густо заселено яблоневыми садами. В прошлом веке воронежский садовод Егор Редько привез сюда, в окрестности казачьей станицы Верной, саженцы апорта – старинного балканского сорта яблок. Местный мягкий и сухой климат среднегорья пришелся по вкусу саженцам, плоды апорта покрупнели до размера детской головы и туго налились янтарным соком. Старинный сорт пережил второе рождение и стал называться алмаатинским апортом.
Сбор яблок уже прошел, но кое-где на верхних ветвях остались пропущенные. Ранее листья заслоняли их, а теперь деревья теряли листву, и затеявшееся великолепие обнажалось грешной янтарной невинностью, румяными девичьими щечками. Если яблоньку потрясти за ствол, окончательно созревший мячик срывался со стебля, начинал метаться среди ветвей, и Геннадий метался внизу, пытаясь поймать его неловкими руками. А озорник в последний момент отскакивал в сторону и прятался в густой траве: давай поиграем в прятки. Найди меня!
Яблоневые сады заканчивались, и Геннадий карабкался по крутым лбам травянистых холмов. Все круче, с выступающими скалами, с крутыми щебенистыми осыпями. Если остановиться, перевести дыхание, то внизу откроется захватывающая дух панорама. Вон там, внизу светлым овалом среди зеленой кипени садов обозначился его санаторий, а дальше, теряясь в сиреневой дымке, выступая острыми шпилями зданий, протянулась Алма Ата, справа тоненькой ниткой, теряясь в зеленых склонах, бежит дорога на Медео, знаменитый высокогорный каток. Но всё, хватит мечтаний, вперед, в горы! Все круче, и вот в тенистых лощинах стали появляться пятна снега. Солнце повернуло с западу, ноги стали гудеть, наливаться усталостью, пора поворачивать. Очень весело спускаться по осыпям. Мелкий камешник податливо проседает под ногами, и Геннадий, как лыжник по склону, зигзагами катится вниз. Труднее на тропках, отпотевших под солнцем, можно поскользнуться, отшибить зад, скатиться кубарем, и Геннадий сторожко, боком обходил опасные места. К санаторному обеду он опоздал, ну и бог с этим обедом, он был сыт сегодня божественным нектаром – соком апорта. К четырем часам Светлана должна была освободиться от лекций и экзаменов, и Геннадий на машине, она припаркована у санатория, ехал в город. В квартире Валентины Петровны вкусно пахло пирогами, и хотелось остаться на ночь, но за путевку было заплачено, и Геннадий тащился к ужину в Ала Тау. Миша вечером пытался что-то рассказать ему о прелестях санатория, но Геннадий, утомленный горами, опьяневший от горного воздуха, засыпал, едва коснувшись подушки, чтобы утром проснуться свежим и проложить новый маршрут – к Медео, к Кок-Тюбе, к ущелью Алма-Арасан.
Миша с подозрением и неодобрением относился к отлучкам Геннадия, вопросов он не задавал, но в простодушных глазах Братца Енота сквозило недоумение: зачем и куда можно было бегать от тихого, безмятежного счастья санатория.
На десятый день Светлана покончила со своими аспирантскими делами, и было решено: снимаемся с якоря, отправляемся в Самарканд. Геннадий привез Свету – выписаться из санатория, забрать вещи.
– Здравствуйте, Миша, – сказала Света. – Ну как себя вел мой муж?
– Да всё хорошо, Светлана Федоровна, – с собачьей честностью выпалил Миша.
–Сергеевна, – поправила Света.
– Ну, да, Сергеевна. Мы с Геннадием Вашим утром встанем, у-моемся, по-завтракаем. И целый день ходим тут. В шашки поиграем, а тут уже обед.
– Да что Вы, Миша! Он же с раннего утра уходил от Вас, – изумилась Светлана.
– Ничего не знаю, Светлана Семеновна, – побледнел Миша. – Мы с утра встанем, у-моемся, по-завтракаем и цельный день…
– Миша, Вы что-то путаете, – настаивала Светлана. – Геннадий каждый день приезжал ко мне в Алма Ату.
Миша побледнел еще больше, но упорно продолжал настаивать на своем:
– Ничего не знаю, мы с утром встанем, у-моемся, по-завтракаем и так цельный день…
Они ехали из санатория, и Светлана восхищалась:
– Да, вот это – настоящая мужская солидарность!
ЭКСПРОМТ
Всякий экспромт должен быть тщательно подготовлен. Я, право, не знаю, кто из великих властителей дум первым произнес это заклинание, но мой старый друг Валентин Коробов любил его цитировать.
Саша Певцов появился у нас на фирме на очередном совещании, наш шеф Николай Семенович Волков представил его нам.
– Господа, наша фирма много сделала для развития строительства в стране, – Волков обожал высокий штиль в своих сентенциях, – а теперь настало время, так сказать, внешнеэкономической деятельности. Высокие технологии европейских фирм – это то, что ждет наша российская индустрия, и мы это сделаем. Я учреждаю у нас отдел внешних связей, и возглавит его Александр… Саша… как тебя по батюшке? Можно без отчества? Александр Скворцов. Не Скворцов, а Певцов? Ну, ладно, Певцов так Певцов.
Наша строительная фирма называлась Металлострой. Пять лет тому назад, в девяносто втором, когда рассыпалось наше Министерство, Николай Волков, бывший тогда заместителем управляющего строительно-монтажного треста, собрал нас пятерых, давно знакомых по строительным делам, и предложил объединиться в товарищество на паях. Доброе русское дело, так именовалось тогда, на заре новой эры, то, что теперь мы называем презренным заморским словом бизнес. Мы сняли три комнаты в здании треста и пообещали управляющему сотрудничество и помощь в новых, неизведанных делах. Вот так вот, не топить друг друга, а оказывать добрую товарищескую помощь – тогда, пять лет тому назад, мы были еще романтиками, молодыми и голодными, и наше дело пошло. У нас были старые, наработанные связи с заводами и строительными управлениями, мы мотались по стране и находили заказы. Правительство Силаева, первое российское правительство, объявило программу строительства зернохранилищ по стране, и наш Металлострой заработал на строительстве зернохранилищ первые деньги. Группа советских войск в Германии в спешном порядке возвращалась на родину, и мы строили для них казармы и военные городки. Скоро нам стало тесно в трех комнатах, и мы заняли целый этаж в трехэтажном здании треста.
Славные, разбойные девяностые годы. Как-то неожиданно всё стало бесхозным, ничейным в нашей бывшей великой стране, всё, бывшее всенародным, а теперь оказавшееся приватизированным, продавалось и покупалось. Эшелоны с металлом, ставшим в одночасье никому не нужным, со строительными конструкциями, лежавшими горами на остановившихся стройках, устремились в заграницу. Япония, возрождающаяся Европа, просыпающийся Китай скупали российское всенародное богатство по бросовым ценам. Продавалось всё. В том числе идеалы. Идеалы служения Родине и народу. Продавали
