Другая семья - Вера Александровна Колочкова
– Хорошо… Тогда можно к тебе заехать, Фил? Помнишь, ты обещал документы мои посмотреть?
– Конечно, помню. Давай приезжай ко мне в офис. Я к шести должен освободиться.
– А где твой офис?
– В центре, у «Черного тюльпана», на углу… Напротив кафе «Тбилиси». Знаешь?
– Да, найду… К шести буду. Спасибо, Фил.
Ровно в шесть Димка зашел в его кабинет, улыбнулся приветливо. Кивнув головой в сторону двери, проговорил тихо:
– Ишь, какая у тебя стерлядка в секретарях-то сидит… Не подступишься! Целый допрос мне устроила, кто я да что, да зачем!
– В смысле – стерлядка? Ты мою Аглаю не обижай…
– Так я разве обижаю? Наоборот, можно сказать, восхищаюсь! А стерлядка – это ж уменьшительно-ласкательное от слова «стерва», если ты не знаешь. Хорошая баба, значит. Смелая и красивая.
– Ладно, буду знать… Садись! Кофе будешь?
– А у тебя и кофеем угощают, да?
– Обижаешь, Димон. И кофе дают, и какао с чаем. И даже чего покрепче могу предложить, если захочешь.
– Не, я за рулем… Да мне и вчерашнего хватило, в общем… Здорово мы вчера набрались, идиоты! Вон ты чуть копыта не откинул…
– Да это я с непривычки, Димон. Я ж не пью вообще-то. А тут сразу столько на грудь принял… Вот организм и возмутился немного.
– Ничего себе – немного… Ты бы себя видел в тот момент, когда завалился! Рожа – как у мертвяка, бледно-синяя. Поди, зря из больницы-то сбежал… Надо было полежать, подлечиться.
– Да времени нет, Димон… Работы много.
– Ну да, понимаю… Еще и две семьи содержать приходится…
– А я что, вчера и об этом говорил?! – спросил он тихо, с ужасом глядя на Димку.
– Ну да… Ничего не помнишь, что ли?
– Почему, я помню… Но как-то смутно все…
– А зря! Хороший у нас разговор получился, я тебе скажу! Костян совсем после него расчувствовался. Недавно звонил мне… Говорит, всю ночь не спал, только под утро заснул. А когда проснулся, встал и пошел к школе, где сын его учится. Укараулил там его… Говорит, нормально с сыном поговорили. Да я ему и раньше предлагал – иди сам к сыну, а он боялся! Чего бояться-то, правда? Под лежачий камень вода не течет. Один раз не захочет с отцом разговаривать, второй раз не захочет, а на третий раз все получится. Поймет, что отец его любит, раз такой настырный. И мать не послушает. Что – мать? Обиженная женщина ребенку что угодно может внушить… Ой, да что я болтаю, дурак! Тебе, поди, неинтересны наши дела… Ты ж у нас теперь другого полета птица!
– Да какая я птица, Димон… Такое чувство, что у меня давно крылья сломаны… – произнес он тихо, вздохнув. – Вот знаю заранее, что приеду домой, а мне там не рады… Какой такой к чертовой матери полет может быть?
– Так не езди домой. Туда поезжай, где тебе рады.
– Ну, если бы все было так просто… Не могу я так, Димон. И сам не понимаю почему. Хотя… Со стороны все действительно просто. Но я не могу, не могу… Ну, вот объясни мне, почему так получается? Почему мы любим тех, кто нас не любит? Почему так усиленно любовь к себе выслуживаем, зачем? А может, и не любим вовсе, а сами себя убеждаем в том, что любим? Ведь так все просто, казалось бы, – нужно повернуть свою жизнь в другую сторону и жить дальше, а я не могу… Почему, Димон?
– Да все просто, Фил. Это привычка. Мы все живем по привычке, понимаешь? Потому что уйти из семьи – это ж как в пропасть нырнуть. В неизвестность. Это страшно, понимаешь? На это силы нужны, кураж, душевный подъем… Крылья на спине должны вырасти! Взлететь надо! А мы боимся взлететь, потому что потом упасть боимся, понимаешь?
Он с удивлением глянул на Димона – надо же, как он говорить умеет… Прям как философ какой! Не ожидал от него. А Димон тем временем продолжил:
– Да, не все могут взять и уйти… И терпят, и маются, и живут так до старости. С годами уже взаимная ненависть к супругам приходит, а все равно живут. И уничтожают друг друга потихоньку. Привычка и страх – вот две вожжи, которые семью держат, брат… Хотя от семьи там уже ничего и не осталось по сути. Одна карикатура на семью. Вот как-то так… Я вообще считаю, что на мужике вся ответственность за семью лежит. Потому что женщине еще страшнее уйти. А мужик все-таки должен принять решение, на то он и мужик!
Димка улыбнулся неловко, будто и сам застеснялся своих философских высказываний, и проговорил быстро:
– Наверное, я время у тебя отнимаю, да? Приехал, расселся, как у себя дома…
– Все нормально, Димон, продолжай в том же духе. Очень интересный разговор у нас с тобой получается.
– Да? Ну тогда я спрошу… Дело в том, что я тебя понять никак не могу… Все время тебе это сказать хочу, да боюсь, ты на меня обидишься.
– Да говори, чего уж… Режь правду-матку, я стерплю. А чего, наверняка заслужил.
– Ну, если так… В общем, нельзя быть таким бесхребетным, Фил. В этом твоя проблема. Как и всех интеллигентов, кстати. Ты родителями так воспитан был – чтобы никого не обидеть, не дай бог. Вежливый такой для всех, мать твою. А иногда нельзя быть со всеми вежливым да правильным, потому что для кого-то все равно будешь неправильным! Нельзя все время перед всеми чувствовать себя виноватым! И ты попал в эту ловушку интеллигентности, вот что я тебе скажу! Круто попал! Обе твои бабы подсадили тебя на чувство вины, как на иглу, вот и маешься теперь, как наркоман. Да что я тебе все это говорю, ты и сам все про себя понимаешь, не дурак…
– Да. Понимаю, Дим. И что ты предлагаешь? Заново родиться, у других родителей? Неинтеллигентных и хамоватых? Что мне теперь делать, если я такой, что?
– Ладно, чего завелся-то… Я ж говорил – обидишься.
– Да не обижаюсь я, Димка! Все ты верно сказал. Только, знаешь, всегда легко давать такие советы… Мол, поди да другим стань. Дело в том, что против природы уже не попрешь, Димка. Какая она в тебе есть, такая твоей жизнью и рулит.
Он вздохнул, глянул с тоской в окно. Потом автоматически перевел взгляд на часы на стене, даже не осознав, что они показывают. Но и Димка тоже заметил его взгляд, спросил быстро:
– Ты скажи, если куда торопишься! А то я болтаю тут, жизни тебя учу, как дурак…
– Да не тороплюсь я, Димка. Говорю же, домой надо ехать, а не хочется. Ладно, давай документы! Посмотрим, что там у тебя…
Они еще посидели, поговорили. Димка с благодарностью выслушал его советы, на что нужно обратить особое внимание в договоре. Казалось бы, немного прошло времени, а снова глянул на часы и удивился – половина восьмого уже!
Видимо, и Димка по его озабоченному лицу понял – пора закругляться. Попрощался быстро, ушел. Надо было ехать домой…
Дверь открыл сам, не стал нажимать на кнопку звонка. Вошел в прихожую, увидел, как Клара Георгиевна выглянула из кухни, прижав палец к губам, услышал, как она проговорила сердито:
– Тихо, не шуми… Алиса Яночку решила сегодня пораньше спать уложить. Днем-то не спала… А ты проходи на кухню, мне как раз поговорить с тобой надо.
Он кивнул обреченно, уже предчувствуя по тональности голоса тещи, о чем будет разговор. Видать, опять в ней возмущение накопилось, или Роза Георгиевна, дорогая сестрица, новые сплетни принесла. Да, скорее всего последнее обстоятельство имеет место.
Сел на кухонный диванчик, сцепил пальцы покрепче, положил ногу на ногу. Будто защитную позу принял – поневоле. И проговорил обреченно:
– Слушаю вас, Клара Георгиевна.
Прозвучало так, будто он предложил палачу быстрее размахиваться топором да рубить повинную голову. Но это звучание, наоборот, подбодрило Клару Георгиевну:
– Скажи мне, Филипп… Скажи только одно – когда ты все это прекратишь, а? Ну сколько можно, скажи? Как ты не понимаешь, что это бессовестно с твоей стороны? Унизительно для Алисы. Мне же обидно за свою дочь,
