Голова рукотворная - Светлана Васильевна Волкова
– Простите, – сказал он ей тогда, у витрины, – не могу ли я довериться вашему вкусу?
Её лицо было свежим и невероятно юным. Золотистый румянец во всю щёку, фаянсовая, почти прозрачная кожа, какая бывает только у рыжих людей, чуть удивлённые брови тёмного медно-коричневого бархата и чудной лепки губы не оставляли ни малейшего сомнения: пред ним та самая девушка. Та самая. Та самая. Это её он ждал всю жизнь, её, только её!
Марину нельзя было назвать абсолютной, безупречной красавицей, но именно в этих немного неправильных чертах лица, в остром лисичьем подбородке, чуть вздёрнутом носике и большой круглой родинке на левом виске он увидел свою будущую жену, увидел сразу и даже испугался.
– Моему вкусу? – улыбнулась она. – А с чего вы взяли, что он у меня безупречный? Может быть, лучше позвать девушку… – Она поискала глазами продавца.
– Не надо никаких девушек, – жарко перебил Логинов, – если вы не очень спешите, я был бы счастлив… помогите мне выбрать…
Он говорил сбивчиво, отводя глаза, будто просил о чём-то постыдном.
– Ну, хорошо, – весело ответила она. – Какое у вас событие? Свадьба? Юбилей?
– Да нет, – Логинов задумался. – Просто…
– Просто? – девушка вновь улыбнулась и посмотрела на него с уважением. – Понимаю.
– Да нет, не понимаете… – начал было Логинов, но вовремя сообразил, что не готов сейчас рассказывать ей о расставании с подругой. – В общем, что-нибудь на память.
Она подняла подбородок к потолку, задумалась и принялась закидывать его вопросами: какого возраста дама, брюнетка или блондинка, темпераментна или хладнокровна, какие ароматы предпочитает – цветочные или пряные, ведь это важно, очень важно, тонкие ли у неё запястья и шея и нет ли фотографии с собой.
Фотографии у Логинова не было. Он заворожённо слушал, мало понимая смысл её воодушевлённой трескотни, что-то кивал на реплики об александрите и опале, поддакивал и без конца благодарил, как провинциальный проситель. В итоге они выбрали пузатую серебряную шкатулочку для колец, украшенную на персидский манер крупными фасолинами бирюзы и треугольными ярко-розовыми кораллами. Нутро подсказывало Логинову, что подарок довольно скромный, простенький и никак не подходит для события расставания, тем более подруга его предпочитала исключительно золото, но Марина, держа шкатулку в руках и восхищённо гладя длинным пальцем крышечку, восторженно сказала:
– Вашей даме точно понравится. Я была бы счастлива получить такую.
Судьба сувенирной коробочки была решена.
Логинов старомодно – с поклоном – поблагодарил девушку, уже зная, что подарит шкатулку именно ей.
Приглашение на кофе Марина приняла. От подарка отказалась. Согласилась взять его лишь через месяц знакомства, а с ним и множество других знаков внимания – теперь уже золотых. Но близко не подпускала, распаляя страсть Логинова пространными обещаниями.
Он ухаживал за ней терпеливо, осторожно. Как охотник, шёл по рысьему следу, да она и сама была рысь – и разрез глаз, и рыжая масть. Он чувствовал, что у неё кто-то есть, бесился от ревности, Марина же пожимала плечами: «Я ничего тебе не обещала. Если хочешь уйти – я тебя не держу».
Да, он хотел уйти, но не мог, был намертво привязан к этой ветреной девчонке и не понимал, почему не способен излечиться от выматывающей, убивающей его страсти. Колдовского в ней было столько же, сколько ангельского, и для него не существовало, не могло существовать других женщин. Логинов знал, что чем-то раздражает её, не понимал чем и очень страдал. Это от любви до ненависти один шаг, а от раздражения до симпатии – пропасть. И ни пройти её, ни переехать.
Логинов не сдавался. Настойчиво, с занудным постоянством ждал её часами в кафе, – а она могла вовсе не появиться; вышагивал под её окнами, как школяр, – а она, зная это, лениво задёргивала занавеску; доставал ей звезду с неба, жемчуг со дна моря, жар-птицу и Конька-горбунка – всё, что она желала, любой каприз, – а она подчас даже не удосуживалась вскрыть подарочную упаковку.
Логинов терпел. День, когда он понял, что больше не раздражает Марину, был самым счастливым за всю его жизнь. Нет, он пока ещё не любим и мечтать об этом не стоит, но в глазах любимой женщины он читал великую благость позволения быть рядом с ней. Без привычного равнодушия с её стороны, горечь которого он не смог забыть даже годы спустя.
В их первую ночь, когда она отдалась ему – небрежно, игриво, нарочито театрально зазывая его, так, что он был уверен: в любую минуту она остановится и скажет: «Я пошутила, Феликс. Ты что, поверил?» Он боялся быть вот так осмеянным, но желал её настолько сильно, что никакое возможное унижение не остановило бы его. Это произошло в загородном доме его друзей, уверенных, что Логинов с Мариной давным-давно пара. К этому моменту он делал Марине предложение выйти за него раз, наверное, десять. Каждый раз она отказывала, отказала и на этот.
Но Логинов не отступал. Их близость теперь стала еженедельной – по расписанию. Марининому расписанию. Логинову оставалось лишь подчиниться, и он радовался тому, что перешёл из категории «быть нелюбимым» в категорию «не быть любимым» – по сути своей это уже было огромной победой. Не спасительное лекарство, но и не яд, а хотя бы плацебо.
В ней всё было неправильно и оттого притягательно. При абсолютном музыкальном слухе Марина была патологически неспособна к иностранным языкам и даже к танцам. Декоративной косметикой она совсем не пользовалась, говорила, что ощущает себя грязной под слоем туши и пудры, но часами могла намазывать на себя все подряд пробники в магазине Tax free в ожидании задерживающегося рейса. Она никогда не пекла пироги, вообще терпеть не могла мучного, но с почти фанатичной дотошностью хорошей домохозяйки собирала рецепты булочек и кулебяк, отсортировывала их, подшивала в специальный альбом. Иногда она увлекалась диетами – всеми без разбора, сочетая их с изнурительными спортивными истязаниями тела, но при этом полнела с фантастической скоростью. Будто бы её чуткий метаболизм спешил восполнить гармонию несоответствия всем на свете стандартам.
Марина в ту
