Голова рукотворная - Светлана Васильевна Волкова
* * *
Всё отлично. Кира будет приходить через день. Марина обещала быть послушной. Правда, цену этих обещаний Логинов знал очень хорошо, но сейчас ему так хотелось верить, что всё наладится, так хотелось! Собственно, а почему нет? Кира хорошо проинструктирована, она не подведёт. Самое главное – добиться того, чтобы у Марины наступило «выгорание реакции». Когда произойдёт следующий приступ – а что-то ему подсказывало, что случится это очень скоро, – необходимо, чтобы она подавила его в себе, как голодный нищий подавляет естественный порыв отнять у собаки кость. Да, Логинов понимал, что ей будет очень плохо и без помощи сильных лекарств не обойтись. Сдержаться, не взять понравившуюся вещь невыносимо тяжелее, чем позволить себе сладость сиюминутной кражи и вожделенного обладания. Клептомания – вещь эмоциональная. А эмоцию нужно научиться читать, как книгу, понимать, как человека. Она и сама по себе сродни живому существу. Вот живут себе глубоко-глубоко в голове импульсы, работают, как савраски, крутят механическое колесо, заводят шестерёнки головного мозга, по-научному говоря – передают сигналы от нейрона к нейрону, от структуры к структуре. И вдруг находится среди работяг какой-то импульс-бунтарь, отказывается «выходить», протестует, остаётся внутри и начинает бежать по кругу. И круг мгновенно замыкается. И всё – завертелась центрифуга, не остановить! А человечек – получай навязчивое состояние.
Ах, если бы всё было так просто: объяснил на пальцах, разложил мозг, как кухарка гречку на столе, разомкнул порочную цепочку и – опля! Получи счастливого выздоровевшего! Не тут-то было! Не врачи и лекарства – Марина сама должна себе помочь, переступить через команду мозга, а он, диктатор, повелевает: иди и возьми. Милая, любимая, родная Марина – ослушайся! Заклинаю, ослушайся! Один раз, второй, третий. И шаг за шагом лимбическая система твоего мозга самоотрегулируется, вернётся к нормальному режиму работы – и навязчивое состояние уйдёт!
Логинов подъезжал к Светлогорску. Год назад, выбирая для жизни этот далёкий от шумных мегаполисов городок с его холодным морем воробьиного цвета, взлохмаченными кустами жасмина и сирени в скверах, игрушечными особнячками, похожими на декорации к какой-то камерной опере, янтарными лавочками и неспешными жителями, он загадал: здесь всё будет иначе. Марина сразу полюбила их новый уютный дом, каменную набережную, толстых нагловатых чаек, особый вкус балтийского воздуха, глубокий и пористый, в который забыли подлить должную порцию курортного солнца.
– Давай никогда не будем жаловаться на погоду, – как-то предложила Марина.
Логинов вспомнил слова жены, и сердце заныло от нежности к ней. В такие минуты Марина казалась ему совсем юной девочкой, хрустальной и трогательной. Он любил смотреть на неё по утрам, когда она, сонная и тёплая, лежит, свернувшись калачиком и прижимая подушку к животу, а солнце осторожно трогает её лоб растопыренной пятернёй, и от бликов веки её подрагивают, и забавно морщится нос; и как смешно она фыркает, когда пьёт газировку; и как дует на чашку с обжигающим чаем – сосредоточенно, нахмурив брови и вытянув трубочкой губы. Он хранил в памяти малейшую деталь, связанную с женой, и подчас ловил себя на мысли, что сентиментальничает в прошедшем времени. Так вспоминают с болезненной маятой в сердце что-то ушедшее, что не вернёшь. Но она же здесь, его Марина, его Мышка, и ничего ведь не изменилось. Но сознание настырно рисовало ему прошлое, чертило какие-то графики в голове, разлиновывало мозг на сектора – и всё уже было, было. Прошло. Настоящее никогда не будет таким томительным и сладким, как прошлое, никогда. А для того чтобы быть счастливым мечтами о будущем, по-настоящему счастливым, нужен талант, каким обладают лишь единицы, и талант этот плохо лечится даже барбитуратами. Только прошлое способно питать тебя, и как бы ты ни внушал себе, что надо жить сегодняшним днём, тебе не обмануть своё нутро. Даже если ты врач.
Логинов гнал прочь неуёмную тоску и никак не мог ответить сам себе, что же ему не грезится о настоящем? И он чувствовал за это вину перед Мариной и ещё сильнее хотел уберечь её от всех на свете зол, защитить, согреть, сделать что-нибудь для неё, ради неё, во имя неё. Логинов вновь нырял в какие-то утешающие эпизоды прошлого и снова и снова думал о том, что в большом долгу перед Богом за счастье быть рядом с Мариной. И каждый раз неизменно спрашивал себя, как же случилось так, что она согласилась быть рядом с ним.
Они познакомились случайно. Было это девять лет назад в Петербурге, в душный июньский полдень, когда город парил в полусонном мареве, облепленный тополиным пухом, пёстрыми туристами, чешуйками катеров на Фонтанке и бордовыми лепестками маркизетов летних кафе. Его затянувшийся роман с эгоистичной и взбалмошной докторицей, коллегой по цеху, высосал к тому моменту все жизненные соки, и, желая расстаться с пассией цивилизованно, Логинов зашёл в ювелирную лавку. Круглолицая хорошенькая продавщица-матрёшка, сходу оценив покупателя, поманила его к витрине с золотыми кольцами, но Логинов, неловко пытаясь вынырнуть из-под её липкой услужливости, пробормотал под нос: «Да мне что-нибудь этакое… Не прямо чтобы совсем этакое, но, знаете ли…» Продавщица понимающе кивнула, подвела его к чему-то сапфировому в немыслимой оправе и с немыслимым же ценником. Логинов честно пытался сфокусировать взгляд на вычурном ювелирном диве, но невозможное напряжение последних недель, адская головная боль и предстоящий нелёгкий разрыв с мучительно надоевшей женщиной не давали ему сосредоточиться. Чуть поодаль, возле витрины с эмалевыми яйцами, толпились японские туристы, оставлявшие на стекле отпечатки маленьких потных ладошек и с застенчивым любопытством поглядывавшие на Логинова из-под одинаковых клетчатых панамок. Он подмигнул им, они разом смутились и, синхронно затараторив, ткнулись носами во что-то выложенное на синей бархатной подушечке.
Логинов подумал, что браслет был бы уместен по случаю расставания, но выбор оказался неприятно сложен. Его толкнул плечом лысый лобастый парень, одетый нарочито дорого и небрежно, и продавщица тут же переключилась на нового покупателя. Было нестерпимо душно, несмотря на кондиционер, работавший во всю силу мощных лёгких, и Логинов уже пожалел, что зашёл в магазин, но тут увидел её. Марину.
Она стояла возле витрины с бирюзой, чуть наклонив к стеклу голову и беспрерывно поправляя падавшую на лицо прядку пружинистых рыжих волос, переливавшихся от магазинных ламп горячим медовым золотом. И было в этом лёгком движении её тонкой руки что-то совсем нездешнее, чистое, почти ангельское. Так котёнок играет с мохеровым клубком, осторожно трогая его лапой. Логинов загадал, чтобы она обернулась. Но она не спешила, увлечённая какими-то дешёвенькими кулонами на витрине. Он подошёл к ней
