День - Майкл Каннингем
Не проклинали мы, не заклинали,
Об адских муках ничего не знали…
Не годится. Заново.
Натан опять запускает “Школу рока”. На экране Джек, сорвав с себя рубашку, ныряет со сцены в скопившуюся публику, но его никто не ловит, и он ничком падает на пол. Натан смотрит, а сам печатает:
Натан Уокер-Бирн
Сегодня, 15.00
PS Парни, я терь знаю как победить в Легендах пшта весь день только играю и дрочу такчт я теперь ПРОСТО БОГ в том и другом и надо делать как я говорю кароч до вечера НО ТИХО ОК? Тут прослушка везде.
Вайолет у себя в спальне начинает понимать, что утешать ее, похоже, не придут. Она подходит к зеркалу – снова полюбоваться собой в желтом платье.
Позади появляется отразившаяся в зеркале мать.
– Ты записку мою видела? – спрашивает Вайолет.
У материнского отражения.
– Угу.
– Будьте поосторожнее, ладно?
– Детка…
Лицо матери мрачнеет. По ней всегда все видно. Вот Вайолет более загадочна, лучше владеет умением держать себя (она недавно узнала, что это так называется). Вайолет натренировалась уже выглядеть спокойной и сдержанной, как Сара в “Маленькой принцессе”.
Мать говорит:
– Все-таки мое любимое платье голубое.
– А это тебе не нравится?
– Мне все твои платья нравятся. Но, по-моему, голубое тебе особенно идет.
– А мое любимое – это.
– Оно очень красивое. Просто желтое… сложно носить.
В словах матери не всегда есть смысл. Вайолет продолжает беседу с ее отражением.
– Оно мне как раз.
– Я не к тому, что его надеть сложно. А к тому… Ладно, забудь. Ходи в желтом. В чем хочется, в том и ходи.
– Но тебе это платье не нравится.
– Очень нравится. Мне все в тебе нравится. Окна везде закрыты. А на ужин будет курица. Не рыба.
– Хорошо.
– И вообще ты во всем права. Никому не разрешай с тобой спорить, даже мне, никому и никогда. И ни о чем.
Секунда – и материнское отражение исчезает. Опять Вайолет в зеркале одна. Кажется вероятным, невероятным не кажется, что внутри зеркала живет другая мать, почти такая же, как настоящая, но старше и злее. Может, зеркальная мать – это будущая сущность матери, просто так не видная, только в правдивом зеркале. Отражение Вайолет делает полуоборот, и зеркало показывает красивую девочку в парящем, мерцающем платье цвета солнца, выбранном для нее Робби, которому в день возвращения приятно будет увидеть ее в этом платье. Робби не завидует Вайолет, не заставляет ее сомневаться в себе и собственной значительности, не мешает ей все уверенней представлять себя симпатичной, талантливой и изящной девочкой из сказки о самой себе. Робби скоро вернется, и тогда жизнь не только станет понятней, но и опять наполнится смехом и надеждами, весело заискрится щедростью и добротой – всем тем, что дядя Робби забрал с собой.
от: Чесс Маллинс
тема: Re:
кому: Гарт Бирн
Гарт!
Я рада, что ты повидался с Одином и так тронут этим свиданием.
Но должна сказать, что слова “наш парень” меня смутили. Он не наш парень. Он ребенок. Мой ребенок. Ты не его родитель. Только я.
Мы пришли к соглашению, что вам с Одином нужно познакомиться. Это мы оговорили четко. Но дальше дело зайти не должно было и не зайдет. Из твоего сообщения делаю вывод, что ты начинаешь считать нас в некотором смысле парой, а это не так. Я хочу, чтобы Один знал человека, от которого унаследовал гены. Но не хочу, чтобы он ошибочно считал, будто имеет и мать, и отца – в традиционном смысле.
Странно было, сверхстранно, стоять у окна с Одином, глядя, как ты улыбаешься и машешь ему рукой с улицы. Уверена, и тебе нелегко пришлось, несмотря на тон твоего сообщения. Было в этом даже что-то архетипическое: женщина держит ребенка, показывая мужчине – через стекло.
Надо нам подумать о границах, без шуток. Может, тебе лучше побыть в стороне какое-то время. От меня и Одина. Дать нужное тебе, по-видимому, я вряд ли смогу. Прости. Надеюсь, ты мне веришь.
Чесс
– Алло?
– Привет, пап.
– О, Изабель, привет! Сколько лет, сколько зим.
– Я же звонила позавчера.
– Правда? Все дни одинаковые. Теряю им счет, знаешь ли.
– Знаю.
– Как ты, нормально? Как Дэн и дети?
– Нормально. Относительно. Хотела убедиться, что у тебя все нормально.
– Все в порядке, моя милая. Приготовил на обед яйцо пашот.
– Звучит аппетитно.
– Твоя матушка такого не допустила бы. Яйцо на обед! Просто крах цивилизации.
– Я думала о ней.
– Как жаль, что нам нельзя ее навестить. Боюсь представить, что осталось от цветов, которые мы в прошлый раз принесли.
– Тюльпаны. Мы приносили тюльпаны.
– Одни стебельки теперь уже.
– Пап…
– Что, моя милая?
– Я думала о маме.
– Мы оба.
– Да нет, я, конечно, всегда о ней думаю. Но в этот раз размышляла, была ли она довольна жизнью, как ты считаешь? Понимаю, вопрос сложный, мягко говоря.
– Тюльпанами она была бы недовольна, это уж точно. Ваза со стебельками – вот что там теперь.
– Я так ей грубила.
– Ты была с характером. Как и твоя матушка. Знаешь, она ведь в свое время отказывалась выходить за меня – только потому, что я плохо танцевал.
– Да, слышала эту историю. Забавно. А я вот в последнее время вспоминаю наши с ней стычки.
– Я не был католиком и не умел танцевать. Сразу два недостатка.
– Ага. И все равно она за тебя вышла. Отличная история.
– Я парень целеустремленный.
– Это да.
– Записался в школу танцев Артура Мюррея и научился танцевать. И веру сменил. Мне, в общем, все равно было, оставаться адвентистом или нет.
– Службы посещаешь? Наверняка их проводят в зуме.
– Это матери твоей нужны были службы, моя милая. А я просто ходил с ней за компанию до тех пор, пока… ну ты понимаешь…
– Хорошо, что в нашем доме не было на каждом шагу распятий, статуэток святых и тому подобного.
– Да нет, твоя мать была не такая. И наш дом вполне нормально выглядел, ведь правда?
– Правда. Еще как нормально.
– Но твоя мать хотела, чтобы вы с братом посещали службы. Бессмертие моей души ее не очень-то заботило. О вас с Робби она беспокоилась гораздо больше.
– Мы с ней ругались по этому поводу. Да и по многим другим.
– У матерей с дочерьми бывают разногласия.
– Но я, по-моему, вела себя просто отвратительно. Жуткие говорила вещи.
– Вряд ли она принимала это близко к сердцу.
