День - Майкл Каннингем
Что тут ответить, Изабель без понятия.
Бывает ли когда-нибудь и в самом деле слишком поздно? Если никто из вас не обращается плохо с собакой (не завести ли им собаку наконец?) и не оставляет в жару детей в машине. Становится однажды ситуация непоправимой? И если да, то когда? Как человеку определить момент перехода от мы справляемся к слишком поздно? Существует ли (наверняка, полагает Изабель) временной промежуток, на котором скука, разочарование или приступы сожалений донимают так, что и правда становится слишком поздно? Или скорее к этому слишком поздно мы приходим снова и снова, и для того лишь, чтобы опять справляться, пока не станет слишком поздно еще раз?
– Надо подождать, – говорит она. – Набраться терпения и подождать. Согласен?
– Согласен. Конечно. И все-таки вместо трески приготовлю курицу.
– Как хочешь.
– А треска залежалась в морозилке. Надо вообще, наверное, ее выбросить.
– И курица сойдет.
– Да. И курица сойдет.
Он и не думал выступить однажды в роли парня, машущего с тротуара с чуточку отчаянным усердием (“эй, посмотри сюда”) ребенку в окне. Отчаянно машущего парня, которого ребенок к тому же не узнает.
И влюбляться в Чесс тоже не думал.
Когда это случилось? Как случилось?
Гарт шагает по Берген-стрит. Один так изменился, что Гарт, пожалуй, и не узнал бы сына, не становись он – соизволит Чесс с этим согласиться? – все больше похожим на нее. Даже в таком малыше материнские черты – величавость крупного лица, широко посаженные серые глаза – уже проступили. В таком карапузе.
А Чесс похорошела. Стала больше похожа на беломраморное изваяние с тем древнегреческим выражением лица, которому Гарт подобрал лишь одно определение: безмятежно-свирепое. Но может, он просто давно ее не видел. Подзабыл ее нестандартную красоту, особенности ее несовременного лица. Чесс легко представить на закате в пору жатвы со снопом пшеницы и ягненком под мышками.
Она не улыбалась ему, махавшему рукой с тротуара. Покивала только. Гарт рассчитывал на большее, но Чесс всегда была неулыбчива. По ее мнению (высказанному давным-давно, еще когда они жили в той дыре на Уотер-стрит), женщине лучше воздерживаться от улыбок и вообще от всего того, что свидетельствует о желании понравиться.
Ну а Один, как и следовало ожидать, просто недоуменно таращился на Гарта. Зачем его заставляют глядеть на чужого дядю? Другая женщина, мать иного плана, может, подняла бы руку Одина и сымитировала помахивание. Но Чесс не того плана мать.
5 апреля 2020 года
Дорогая моя Изабель!
Посмотрим, не разучился ли я писать. Посмотрим, не кончилась ли паста в этой шариковой ручке, а другой у меня нет. Я забыл взять с собой ручку из дома, да и не собирался писать письма, только эсэмэски, пока мы не приехали сюда. Взял две пары неудобных ботинок и модную рубашку для европейской вечеринки, на которую так и не был приглашен. А ручку не взял.
Но биковские ручки, знаешь ли, продаются везде. Даже в Рейкьявике.
Забавно, правда ведь, что мелочь вроде ручки оказывается вдруг чуть ли не драгоценностью. Не купи я по чистой случайности эту ручку в аэропорту, вообще ничего написать не сумел бы, ведь до ближайшего места, где могут продаваться ручки, километров пятьдесят. Поневоле представляю себе апокалиптическое будущее: сидим мы, сбившись в кучку, и вспоминаем, как запросто заходили когда-то в магазин за ручкой, зажигалкой или рулоном туалетной бумаги.
Когда отправлю тебе это письмо, не представляю, не отсюда уж точно. Позвонить смогу гораздо раньше, чем ты его получишь. Это как послание в бутылке, заброшенной в океан, чтобы прибиться к берегам грядущего.
Но я хочу поговорить с тобой, пусть даже только в письме, которое не скоро до тебя дойдет. В биковских ручках паста не заканчивается, так ведь? Потому они, наверное, так популярны во всем мире.
Ладно, хватит про ручку. С чего же начать?
Мы высоко в горах. Добраться сюда можно только пешком, дороги нет, только тропа.
Красиво здесь почти до неприличия. Наш однокомнатный домик стоит посреди луга на склоне горы, впечатляющей даже по меркам гор. Неподалеку шумит водопад, низвергающийся стекающий, ну да, с ледника на вершине. В одно из двух крохотных окон – примечателен их минимум при здешней-то панораме – видна равнина далеко-далеко внизу. Горы поросли травой, но эта равнина вулканическая – сплошной черный камень с выплесками неоново-зеленого мха и термальными источниками, голубеющими по ночам, как бассейны с подсветкой. Сумасшедший цвет, аквамариновый.
Разгуливаем голышом, когда пригреет – обычно это пара часов вокруг полудня. Добавь “Погулять голышом в исландских горах” в свой список дел. В категорию под общим заголовком “Съездить в Исландию”.
Пришли, интересно, хоть какие-то ответы из медколледжей? Понимаю, шансов у меня немного с учетом, скажем так, оригинальных исходных данных, но предпочитаю надеяться, что и для оригинала, стало быть, вроде меня места найдутся. Мне и нужно-то всего одно.
Отсюда, издалека, я гораздо оптимистичней смотрю на свою новую жизнь. Желаю и тебе новой жизни, но это, видимо, отдельная тема для отдельного письма. Что бы там ни было, а я, кажется, смогу лечить людей. Хочу попробовать.
И знаешь, надежда у меня есть. Отчего же не надеяться? Мне по душе мое новое будущее – при условии, конечно, что мы переживем настоящее. А если переживем, в том или ином виде, то нам понадобится больше врачей, больше, наверное, чем за всю историю.
У меня с собой “Мельница на Флоссе”. “Впереди лежала покрытая терниями пустыня, и золотые врата детства закрылись за ними навсегда”[2]. Ну как не любить Джордж Элиот?
Способны мы вообще пережить собственное детство, как ты думаешь?
С любовью, Робби
После того как Гарт исполнил танец с помахиванием и ушел, Чесс и Один возвратились в свой отдельный мир. Присутствие Гарта, пусть мимолетное и отдаленное, произвело неожиданно сильный эффект вторжения.
И вот он уже пишет. Божечки. Вот это ПАРЕНЬ. У нас с тобой. И так далее.
Один берет голубого кролика, но не бросает. Просто держит в вытянутой руке и разглядывает, как будто… не то чтобы увидев впервые, но впервые обнаружив в знакомой игрушке новую, параллельную сущность.
Да нет, не может Один связывать кролика с Гартом. Это исключено.
До занятий меньше часа. Пора готовить Одина ко сну, а для этого требуется прелюдия под названием “Теперь давай-ка успокаиваться”. Но сначала Чесс нужно сделать кое-что еще.
Вернувшись в спальню – а куда ему еще идти? – Дэн опять приступает к новой песне. А что
