Жар - Тоби Ллойд
Глава десятая
Если бы Ханна Розенталь и впрямь написала книгу о младшем сыне, она, несомненно, рассказала бы историю его отрочества и их последующего отчуждения.
Товия, разумеется, не всегда был тем яростным спорщиком, каким прибыл в университет, где ругался, кричал и не нажил друзей. Некогда у него с родителями были уважительные, если не теплые отношения. Он рос послушным ребенком и даже подростком не потерял деликатности. Всегда делал уроки и вел себя хорошо. Он всю жизнь молчаливо соглашался со всеми, но в душе его что-то копилось. Неведомо для семьи, неведомо, быть может, для него самого, его наполнял гнев – кипящий, бурлящий, шипящий и пенящийся, готовый вылиться гнев.
Двумя главными причинами, ввергавшими Товию в отчаяние в последний школьный год, в тот год, когда он сдавал продвинутые экзамены по английской литературе, истории и латыни, прежде чем навсегда распрощаться со средним образованием, были – именно так, с прописных – Прекрасный Пол и Предвечный Бог. Да вот беда: ни того, ни другого не существовало.
Если б Товия рос среди католиков или хасидим, два этих отсутствия, возможно, оказались бы взаимосвязаны, но в случае Товии личной жизни его лишила отнюдь не вера родителей. А нечто иное, какой-то изъян характера или положения. Или то и другое. Плачевность его положения была очевидна. Он учился в школе для мальчиков, его окружали враги. Кроме сестры, девочек в его жизни, в общем, не было. Что же до характера, Товия был застенчивый интроверт и любил разве что читать и слушать безнадежно старомодную музыку. (Какую-нибудь Мессу си минор. Какой-нибудь Die Winterreise[33].) Нет, он, конечно, слышал, что девочки тоже читают книги, но мальчики знакомятся с ними явно не с помощью чтения. Товия это знал. Он ведь бывал в библиотеках.
Впрочем, была и третья проблема, посерьезнее первых двух. В ту пору Элси томилась в больнице Святого Антония, заведении, названном в честь небесного помощника в поисках пропавших вещей. В тот год она попала туда уже во второй раз. Но об этой проблеме Товия не размышлял. Просто не мог. Это как с лицом Бога – посмотри на него, и тебя не оставят в живых.
Так что представьте себе Товию в классной комнате, душном кабинете на последнем этаже исторического корпуса, с картами старых колоний и военной пропагандой на стенах. Угреватый и тощий, с обкромсанной челкой. Обычно он приходил раньше всех, открывал книгу и дожидался начала учебного дня. Тем однокашникам, кто удостаивал заметить его присутствие, врал, что утратил невинность. Когда ездил во Францию по обмену, там была одна деревенская девушка (разумеется, здесь, в Англии, ее, скорее всего, никто не знал). Жильберта. Товия часто рассказывал эту историю. Как она повела его к себе в комнату, пока ее отец готовил на кухне, и по дому плыл запах лука. Как, не расстегивая, стянула рубашку через голову, обнажила плоскую грудь, совсем как у парня, но с твердыми красными сосками. «Давай», – только и произнесла она, и в устах ее первая гласная прозвучала куце, созвучно travail и ça vaille. То было одно из немногих знакомых ей слов на его языке. Останься Товия еще на неделю, быть может, выучил бы ее новым…
Девушка, подходящая под его описание, действительно существовала, но Товия с ней даже ни разу не разговаривал. Он увидел в окно, что она тащит полиэтиленовые пакеты с продуктами, и на миг, оставивший в сердце след, встретился с нею взглядом.
Разумеется, насчет Жильберты – имя, навеянное первой любовью Марселя из романа, открывающего À la recherche du temps perdu[34], — Товии верили не особо. Но, защищая правдоподобие собственных лживых историй, не высказывали сомнений: атмосфера откровенных подозрений не устраивала никого. Секс же как таковой был главною тайной жизни. Механику процесса Товии, конечно же, объяснили: сперва – посредством банана и презерватива – мистер Франклин на уроках, посвященных вопросам личности, общества, экономики и здоровья, а потом, в более вычурных терминах, в автобусе по пути на спортивные матчи. Товия даже слышал его, настоящий секс, собственными ушами, по ту сторону закрытой двери. (Гидеон однажды под вечер притащил домой очередную подружку, а Товия вызвался посторожить – вдруг нагрянут родители.) Но на собственном опыте еще не изведал. Наиболее точными представлялись ему самые целомудренные описания – сцены из черно-белых фильмов, где двое влюбленных заключают друг друга в объятия и их окутывает чернота, – безупречное описание блаженного мира теней, куда Товии путь заказан.
Он даже заподозрил, что с ним что-то не так.
– Так и есть, – заверил его Гидеон.
И была еще проблема предвечного Бога. Бога, который присутствует везде, одновременно и повсеместно, но при этом нигде никогда. Вечное вторжение небытия. Товия был обязан благодарить Его за каждый кусок пищи, попадающий в рот, но даже не имел права назвать Его по имени! Барух ата Адонай… Адонай! Владыка мой! Двадцать первый век на дворе, они живут в либеральной, демократической, современной Великобритании. В зажиточном Северном Лондоне! Они веками (веками!) не знают унижений феодализма, изгнания, черты оседлости, жизни в штетле и все равно ведут себя как ничтожнейшие рабы, готовые пресмыкаться перед вышестоящим: благодарят невидимого Владыку за пищу, которую едят! Кто, воспитанный в такой дикости, вынужденный каждое утро повязывать тфилин на руку и на лоб, повторяя при этом слова, в которые не верит, на языке, который почти не знает, кто, обреченный на все вот это и вдобавок носящий имя, означающее – подумать только – «Бог благ», – кто не кипел бы неиссякаемым гневом? Какой трусливый пустоголовый червяк не дошел бы до умоисступления?
Оставался единственный способ свыкнуться с этим. Ждать.
Скоро он окончит школу, выйдет из этой тюрьмы для несовершеннолетних и наконец-то пойдет своей тропой. Поступит в университет, встретит единомышленников, людей любознательных, перестанет считаться чудиком, который слишком много читает и знает. И девушки уже не будут маячить лишь по ту сторону пуританского занавеса, и Бога не станут ежедневно запихивать Товии в глотку. От долгожданного отъезда его отделял всего год. Товия поедет в Оксфорд. Почему бы и нет? Он с шести лет неизменно был лучшим учеником в каждом классе, в котором учился.
Однажды днем, незадолго до начала школьного триместра, учительница английского, мисс Чжан, попросила Товию задержаться после сдвоенного урока. Она была новенькая, пришла только в этом году. Молодая,
