Райгород - Александр Гулько
Когда все было окончательно закончено, Лейб сел напротив жены и сказал:
– Как я теперь с ними буду работать?
Рива подумала: «Самое время поговорить!» Но Лейб ее опередил:
– Слушай, Ривэле, я вот подумал, может, нам уехать?
Рива даже не удивилась. Лишь подняла на мужа взгляд и сказала:
– Может, ты и прав… Обсудим.
Глава 15. Блудный сын
С момента денежной реформы прошло почти два года. Не всякий, потеряв в один день девяносто процентов сбережений, сохранит присутствие духа (деньги, как мы помним, Гройсман хранил дома наличными). Но Лейб справился. Погоревав неделю, с удвоенной силой взялся за восстановление накоплений. Наряду с обычными сделками даже вынашивал план крупного гешефта – покупки партии силикатного кирпича с целью перепродажи какому-то знакомому бригадиру-шабашнику. Но случай с недоотравленными начальниками заставил его поубавить коммерческий задор. Тем более что никто не мог предсказать, как начальники себя поведут, не донесут ли. Поэтому на несколько месяцев Лейб затаился, был тише воды и ниже травы.
Когда наконец стало понятно, что неприятности миновали, Гройсман решил вернуться к прежним планам. Но реализовать их опять не удалось. Потому что деньги, предназначенные для покупки кирпича, ушли на выкуп за сына. Нет, Сему не похищали и выкупа не требовали. Более того, Сема даже не сразу узнал, что свобода, которую он по собственной глупости потерял, а потом неожиданно быстро обрел, стоила отцу значительных сбережений. Не говоря уже о паре морщин и дюжине седых волос…
Произошло же следующее.
С трудом кончив школу, Сема по причине плоскостопия был признан негодным для военной службы (за это Гройсман тоже заплатил, но сравнительно немного) и по настоянию отца отправился учиться в Ленинград. Гройсман нашел там блат, и Сема поступил в техникум советской торговли.
Провожая сына на вокзале, Гройсман сказал:
– Я в твои годы уже зарабатывал, лавку держал. Пора и тебе быть взрослым…
Наставления отца Сема понял буквально. Оказавшись в большом городе без родительского присмотра и не стесненный в средствах, он и стал вести себя по-взрослому. Предавался всем доступным порокам, включая вино, карты и связи с непритязательными женщинами. Последних, кстати, в послевоенные годы было немало.
Одна из таких дам оказалась дальновидной и коварной. Звали ее Евдокия. Она была старше Семы на четырнадцать лет. Воспитывала двоих детей от разных мужей. Работала продавщицей в овощном магазине. Последнее обстоятельство почему-то представлялось Семе важным – прослеживалась связь с семейной традицией. Евдокия интересничала с Семой сверх всякой меры, но до постели не допускала. Через полгода, томимый безудержной похотью, юноша был готов на все. Наутро, после того как крепость пала, он сделал Дусе предложение.
Расписали их через неделю. Опасаясь последствий, семью Сема не уведомил.
Родители могли бы еще долго пребывать в неведении, но сын выдал себя сам. В письмах домой стал жаловаться на нехватку денег и просил присылать ему побольше. Отец вначале не придавал этому значения: город большой, всё дорого, мальчик учится, он не должен голодать. Но постепенно просьбы поступали чаще, а денег Сема просил больше. Причины фигурировали разнообразные: не хватает на еду, на учебники, похолодало, и требуется еще одно одеяло… Еще он записался в кружок краснодеревщиков, нужно приобрести инструменты. Опять подорожали учебники… В какой-то момент Гройсман задался вопросом: что происходит? А когда сын написал, что «дал тут одному взаймы, а тот не возвращает», Лейб понял: что-то тут не так. Хотел съездить к сыну, но не отпускали дела. Тогда он написал ленинградскому знакомому, попросил его навестить Сему, узнать, все ли у того хорошо.
Знакомый навестил. Выяснил, что Семен уже два месяца в общежитии не живет. Соседи сообщили, что Семен женился и вроде бы переехал к жене. Кто жена, никто точно не знает, какая-то не то Дуся, не то Муся. Куда именно переехал, тоже неизвестно, но вроде бы куда-то под Колпино. Что же касается учебы, то техникум он, кажется, бросил. Или перевелся на заочное отделение.
Когда пришло письмо с отчетом, в семье поднялся переполох. Причем реакция была столь же бурной, сколь разнообразной.
– Женился… – томно произносила Рая. И тут же спрашивала: – Мам, можно я тоже куда-нибудь поеду учиться?
Слыша такое от дочери, Рива взрывалась, даже позволяла себе ругательства. И тут же, представляя, что именно сейчас, в настоящий момент, происходит с ее Семой, заливалась слезами. Когда ее пытались успокаивать, намекала, что, если сына не вернут, она с собой что-нибудь сделает.
Родственники сочувственно цокали языками. Соседи день и ночь обсуждали новость и деликатно интересовались деталями.
Гройсман трое суток раздраженно молчал. На четвертый день, утром, надел костюм и, никому ничего не объясняя, уехал.
Через три дня вернулся с сыном.
Увидев их на пороге, Рая разочарованно вздохнула. Рива опять разрыдалась, теперь уже от счастья.
Через полчаса, неизвестно как прознав о случившемся, в доме Гройсмана собрались люди. Соседи в недоумении переглядывались. Родственники опять цокали языками и одобрительно кивали. Когда в комнате уже негде было даже стоять, собравшиеся потребовали подробностей.
– Я, – начал Гройсман, – дал этой, как ее, Мусе…
– Дусе! – поправил Сема.
– Короче, я дал этой шиксе[48] денег, сказал ей: «Гэй гезинтэрэйт!» – и забрал Сему!
Женщины ахнули. Мужчины расхохотались. Сема с лицом цвета спелой редиски смотрел в пол и громко сопел. Неожиданно пробурчал:
– Она меня любит… Мне нужно к сессии готовиться!
– Все, уже отучился! – раздраженно заметил Гройсман и дал сыну подзатыльник.
Рива внесла компот. Следом появилась Рая с чашками и домашним печеньем. Сема оживился и потянулся за угощением.
– Руки прими! – осадил его отец. После чего раздраженно добавил: – И вообще, гэй а вэк![49]
Сема испуганно вжал голову в плечи и обиженно спросил:
– Уже и перекусить нельзя?
– Можно! – взорвался Гройсман. – Иди перекуси пару гвоздей в сарае! – Потом перевел дыхание, мрачно оглядел присутствующих и спросил: – Еще вопросы есть? Нет? Можете расходиться!
Так Рива вернула сына, сын обрел свободу, а Гройсман потерял оставшуюся часть сбережений.
История с Семиной женитьбой стала последней каплей в череде событий, которые подтолкнули Гройсманов к переезду. Лейб и Рива все обсудили и решили, что это пойдет на пользу всем. Но главным образом детям. Заключили, что в селе, даже если это родной и любимый Райгород, и он теперь называется райцентром, больше делать нечего.
Нужно переезжать в город. В какой? Хорошо бы, конечно, в Одессу или в Харьков. Может быть, даже в Киев! Но, во-первых, далековато, а во-вторых, у
