Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
Такие послеобеденные разговоры часто случались в деревенском доме, но прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Ада последний раз переступала порог дядиной комнаты на «Вилле Гранде». И когда в первый день своего пребывания в Доноре она помогала ему подняться наверх после обеда, сразу заметила кое-какие изменения: новую книжную полку и, разумеется, новые книги.
Выйдя на пенсию, дядя стал проводить за чтением куда больше времени – ещё и потому, что, в отличие от сестёр, целыми днями просиживавших перед телевизором, включал его только чтобы узнать новости. В своё время он отдавал предпочтение классике, но теперь читал и новые, экспериментальные книги, как итальянские, так и зарубежные, частенько рекомендуя что-то племянникам-подросткам. Это он заразил Аду страстью к Вирджинии Вульф. Они нередко спорили (ей больше нравилась «На маяк», ему – «Орландо»), но оба сходились на «Трёх гинеях» и «Своей комнате». Теперь его главным литературным «консультантом» стала Джиневра, девятнадцатилетняя дочка Грации, которая регулярно забегала в гости, чтобы не оставлять доктора наедине с Армеллиной: по воскресеньям и четвергам после обеда горничным и водителю предоставлялось полдня отдыха. Джиневра увлекалась научной фантастикой и познакомила дядю с роботами Азимова, романами Брэдбери и еженедельными карманными томиками «Урании», которые покупала в газетном киоске. Любопытство восьмидесятипятилетнего доктора казалось безграничным: так, например, покорённый романом 1969 года «Левая рука тьмы» американской писательницы-фантаста Урсулы К. Ле Гуин, он старался не пропускать ни одного нового перевода её книг на итальянский. Ада, а позже и Джиневра, находили книгу, в которой инопланетяне с планеты Зима в течение жизни не раз меняли пол, становясь, таким образом, матерями одних существ и отцами других, холодной, затянутой и довольно-таки неровной. Как бы то ни было, дядя Тан считал «Левую руку тьмы» шедевром. (А вот кто категорически не принимал рекомендаций Джиневры, так это Армеллина: в молодости большая поклонница Каролины Инверницио, Делли[33] и Лиалы[34], теперь она тоннами поглощала «любовную прозу» Барбары Картленд и сентиментальные новеллы издательства Sonzogno, которые, правда, по её словам, в последнее время стали совершенно бесстыдными.)
А ещё в дядиной спальне появилось множество фотографий в рамках. Они были повсюду: на стенах, на полках. «Современные», уже знакомые Аде, – например, сделанные в Турине и Париже во время их знаменитого путешествия 1961 года: Лауретта в парике от Нино Бальдана, она сама с букетом в руках у входа на Пер-Лашез... Вот она в лавровом венке в день окончания университета, вот снимки всех племянников и племянниц в день свадьбы, а дальше их дети...
Но были и другие, заинтересовавшие Аду: она не припоминала, чтобы когда-нибудь видела их в дядином ящике. Одна, совсем старая, почти выцветшая, изображала годовалых близнецов на коленях у матери. Ада знала, что это дедушкина первая жена, которую звали Лукреция Малинверни. На фотографии они сидели на фоне декорации, фантастического пейзажа с тропическими растениями и попугаями: мать – в платье с оборками и двумя рядами пуговиц на груди, босоногие дети – в белых кружевных рубашонках. Девочка была подписана как Клоринда – в 1894-м, когда она родилась, это имя не казалось таким уж экстравагантным. Отец близнецов, Адин дедушка Гаддо, страстный поклонник «Освобождённого Иерусалима» Тассо, настаивал: будут Танкреди и Клоринда – как знаменитая пара несчастных влюблённых, над судьбой которых читатели пролили столько слез. Жена тщетно противилась: ей не хотелось называть дочурку именем женщины, которую из-за доспехов и воинской доблести все принимают за мужчину – в том числе и возлюбленный, Танкреди, убивающий её в сражении, а после, открыв лицо, чтобы спросить имя, «и узнает, и нем, и неподвижен: О, страшный вид! О, роковая встреча!»[35]
«О, страшный вид! О, роковая встреча!» – повторяла про себя Ада, впервые прочтя поэму в университете. Подобные фразы, вроде гомеровского «И взаимно с тобой насладимся рыданием горьким!», любил иронически цитировать дядя Тан. Но произведение, в честь которого он получил имя, дядя никогда вслух не читал. А сестру, рассказывала Армеллина, дома всегда звали Линдой.
На другой фотографии, длинной и узкой («американского формата», как было подписано внизу), близнецы Бертран, уже лет пяти или шести, пытались уместиться на капители гипсовой колонны, прижимаясь друг к другу, чтобы не упасть. Сходство между ними казалось столь разительным, что не будь они мальчиком и девочкой, впору было принять их за двойняшек. Правда, одеждой они теперь различались: платье девочки сплошь состояло из кружев, оборок и воланов, так что, видимо, с учётом его размера и веса она действительно могла рухнуть с пьедестала.
Фото в овальной рамке, висевшее на стене, снова запечатлело двух детей рядом, в одном кресле с резными деревянными подлокотниками. Оба одеты в траур, у Линды на голове сложная конструкция из волос (сплошные локоны!), закреплённая над правым виском чёрным бантом.
На четвёртом незнакомом снимке близнецы, уже подростки, в почти одинаковых матросских костюмчиках, только подчёркивающих их необычайное сходство: не отличишь, если бы не водопад светлых кудрей Клоринды.
На пятом дяде Танкреди пятнадцать, он в неудобном костюме для путешествий, у ног баул, рядом кутается в плащ молодая женщина. Фото сделано явно не в студии, а на улице, на пирсе Ливорно, и потому несколько размыто. Вдали на заднем плане угадывается контур корабля, который отвезёт их в Донору.
Ада никогда раньше не видела Армеллину в молодости, хотя и здесь её черты лица были трудно различимы, а огромный, безразмерный плащ скрывал фигуру. Высокая, это да, и выглядит старше своих двадцати.
Наконец, на стене висела увеличенная фотография без рамки, вроде плакатов, которые Ада так любила в юности: портрет Линды почти в натуральную величину, одной, в возрасте лет девяти – видимо, до смерти матери, иначе она была бы в трауре. Исключительно резкое для своего времени фото: можно рассмотреть каждую ресничку, светлые, почти прозрачные глаза, ямочки на щеках, маленький медальон на темной ленте, висящий на шее, пуговки на груди...
