Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
Прошло уже несколько лет с тех пор, как Ада последний раз навещала тёток Санчу и Консуэло, давно превратившихся в двух старушек, ужасно похожих друг на друга и на бабушку Аду. А вот с кузинами и их детьми она виделась каждое лето, когда приезжала с дядей в деревню, а те заходили в гости. «Чтобы не забыли, когда будут наследство отписывать», – ворчала острая на язык Армеллина.
4
С некоторых пор у дяди Танкреди появилась привычка проводить несколько часов после обеда в постели, и пока они были в деревне, Ада обычно составляла ему компанию: читала что-нибудь вслух или рассказывала о том о сём – книги и фильмы, знакомые и политика... В первые годы своей жизни в Болонье она частенько обсуждала с ним студенческие собрания, новых друзей, рок-группу, в которой играла по субботам, электрогитару, дорогущий Fender Telecaster, который стоил целое состояние, так что пришлось платить в рассрочку, создание экспериментального факультета под названием DAMS[28], где изучали музыку и театр, жаловалась на университетские неурядицы и конфликты с деканатом, делилась успехами крохотных независимых театров, которым время от времени помогала с андеграундными постановками «переосмысленного» Еврипида, феминистской группы, в которой состояла, а потом – «столичных индейцев»[29] и пиратского радио.
Позже, когда кое-кто из ровесников, товарищей по борьбе начала 70-х, уже вместе с её собственными студентами стал воспевать насилие или даже совершать вооружённые нападения, доктор разделял смятение Ады: головой она понимала, что такой подход достоин лишь осуждения, но в глубине души и сама склонялась к восстанию. А как ещё избавишь мир от несправедливости? Альенде, выигравший демократические выборы в Чили мирным путём благодаря альянсу между левыми и умеренными, был жестоко устранён, а западные демократии пели осанну Пиночету. Может, наивно и надеяться, что благодаря статьям Берлингуэра в «Возрождении» исторический компромисс[30] в Италии возможен?
– По крайней мере, у вас, женщин, теперь есть право на развод и даже на аборт, – говорил ей дядя годом раньше.
– Да, но когда мои студенты устроили пикеты на съезде «Общения и освобождения»[31], в университет ворвались карабинеры, застрелили одного из наших ребят, а министр внутренних дел вывел на улицы города бронетранспортеры и танки. Танки, совсем как в Праге, дядя!
Ада плакала от злости, а дядя только ласково гладил её по руке. В отличие от Джулиано, вечно обвинявшего подругу в заигрывании с экстремистами и советовавшего следить за языком, чтобы не попасть в переделку, Танкреди никогда с ней не спорил.
Но дядя и племянница обсуждали не только серьёзные вопросы: им хватало времени и на пересказ последних сплетен, вроде истории об общем знакомом, Лео Кампизи, том самом «Патрокле», который, получив диплом историка, несколько лет подрабатывал в лицее, а теперь выиграл конкурс на должность директора городского архива.
Они обсуждали статьи, которые Лео писал в местную газету «L’Indipendente» всякий раз, когда сталкивался с любопытным документом о «неизвестной истории» города. Он обладал даром говорить о далёком прошлом легко и саркастично, чтобы эти рассказы не выглядели скучным перечислением заплесневелых фактов в исполнении заучки-эрудита. Дядя Тан вырезал его статьи и хранил их для Ады, которая, со своей стороны, тоже не теряла контакта с былым возлюбленным. Время от времени они где-нибудь вместе обедали, Ада даже познакомила его с Джулиано. Лео, имевший славу местного донжуана, часто представлял ей девушек, с которыми в данный момент встречался (ни одна из этих историй не продлилась более двух лет, что частенько служило поводом для шуток). Последней, кому удалось воспламенить в нём страсть, была молодая исследовательница истории искусств, присланная министерством описывать росписи XIV-XV веков в Ордале и окрестных церквях и по этой причине прошлой весной снявшая комнату в доме его родителей, который после отъезда сына в Донору стал для них одних слишком большим. Заехав, как обычно по субботам, в гости, Лео познакомился с ней и начал ухаживать. Звали её Чечилия Маино.
«Кажется умной и симпатичной, а этот ирландский рыжий ей очень идёт, – прокомментировала Ада. – Будем надеяться, она продержится долго».
От Лео она узнала, что Чечилия не только занимается инвентаризацией картин, но и пытается раскрыть загадку таинственного «мастера из Ордале», неизвестного художника ломбардской школы, в XVI веке около десяти лет проработавшего в этом регионе, о чём свидетельствовали многочисленные росписи как в больших церквях, так и в крохотных деревенских часовнях. Его кисти принадлежал и соборный алтарь конца ХVI века с изображением супругов Феррелл. Художник уделил особое внимание лицам своих персонажей, использовав яркие оттенки – синие, зелёные, розовые – в совершенно ненатуральной гамме.
Чечилия хотела знать о мастере всё: как его звали, где родился, у кого учился. Поэтому она попросила Лео поискать в архиве, особенно в приходских книгах – вдруг найдутся какие-то документы. Сама она тем временем с помощью лупы исследовала каждый дюйм холстов и досок кисти мастера в поисках если не подписи, то хотя бы характерных мазков или красок – в общем, старалась описать все сходства и различия.
– Нравится мне её упорство, – сказала Ада дяде, а потом, задумавшись, то ли в шутку, то ли по привычке не упускать повода шокировать конформистскую интеллигенцию Доноры добавила: – А представь, дядя, что будет, если
