Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

— Что мне делать, мам?

— Ты знаешь, кто такой картограф?

— Конечно, знаю. Данте научил меня этому слову. Это тот, кто создает карты. Я имею в виду, он не создаёт то, что там есть, он просто намечает это и, ну, показывает людям.

— Тогда, — сказала она. — Вы с Данте составите карту нового мира.

— Но многое мы поймём неправильно, и нам придётся держать всё это в секрете, не так ли?

— Мне жаль, что мир такой, какой он есть. Но вы научитесь выживать — и вам придётся создать пространство, где вы будете в безопасности, научиться доверять правильным людям. И вы обретёте счастье. Даже сейчас, Ари, я вижу, что Данте делает тебя счастливым. И это делает счастливой меня. Потому что я ненавижу видеть как ты грустишь. А у вас с Данте есть мы, Соледад и Сэм. В вашей бейсбольной команде уже четыре человека.

— Ну, нам нужно девять.

Она рассмеялась.

Мне так хотелось прижаться к ней и заплакать. Не потому, что мне было стыдно. А потому, что я знал, что буду ужасным картографом.

А потом я услышал свой шёпот:

— Мама, почему никто не сказал мне, что любовь причиняет такую боль?

— Если бы я сказала тебе, это что-нибудь изменило бы?

Пять

ОТ ЛЕТА ОСТАЛОСЬ НЕ ТАК УЖ МНОГО. Казалось, впереди ещё несколько дождливых дней, прежде чем они уйдут и оставят нас в нашей обычной засухе. Пока я занимался в подвале, я думал о том, чтобы завести какое-нибудь хобби. Может быть, что-то, что сделает меня лучше или просто поможет выбросить мысли из головы. Но я ни в чём не был хорош по-настоящему. Не то что Данте, который был хорош во всём. Я понял, что у меня нет никаких увлечений. Моим хобби были размышления о Данте. Моим хобби было чувствовать, как все моё тело дрожит, когда я думаю о нём.

Может быть, моим настоящим хобби было бы держать всю свою жизнь в секрете. Это считается за хобби? Миллионы парней в мире хотели бы убить меня, убили бы меня, если бы знали, что живёт у меня внутри. Умение драться — это хобби. Это дар, который мне мог понадобиться, чтобы выжить.

Я принял душ и решил составить список вещей, которые я хотел бы сделать:

— Научиться играть на гитаре.

Я вычеркнул пункт научиться играть на гитаре, потому что знал, что никогда не буду хорош в этом. Я не был создан для роли Андреса Сеговии. Или Джими Хендрикса. Так что я просто продолжил свой список.

— Подать заявление в колледж

— Больше читать

— Слушать больше музыки

— Отправиться в путешествие (может быть, хотя бы в поход — с Данте?)

— Писать в дневник каждый день (хотя бы попробовать)

— Написать стихотворение (глупо)

— Заняться любовью с Данте

Я это вычеркнул. Но выкинуть из головы не мог.

Нельзя выкинуть желание, если оно живёт в твоём теле.

Шесть

Я НАЧАЛ ДУМАТЬ О Данте и о том, как он, должно быть, был напуган, когда эти придурки набросились на него и оставили там, на земле, истекать кровью. Что, если бы он умер? Им было бы наплевать. И меня там не было, чтобы защитить его. Я должен был быть там. Я не мог простить себя за то, что меня там не было.

Семь

Я ЗАСНУЛ, ЧИТАЯ книгу. Ножка лежала рядом со мной, когда моя мать разбудила меня.

— Данте звонит.

— Что это за улыбка? — спросил я.

— Какая улыбка?

— Мам, просто прекрати это.

Она покачала головой и пожала плечами, как бы говоря: Что?

Я вошёл в гостиную и схватил трубку.

— Привет.

— Что делаешь?

— Заснул, пока читал книгу.

— Что за книга?

— The Sun Also Rises.

— На самом деле я так и не закончил её.

— Что?!

— Ты смеешься надо мной.

— Да. Но это такой вид подшучивания, который ты можешь делать только в том случае, если тебе кто-то нравится.

— О, так я тебе нравлюсь.

— Ты напрашиваешься.

— Ага, — я мог представить, как он улыбается. — Итак, ты не собираешься спросить меня, что я делаю?

— Я как раз к этому подходил.

— Ну, я просто тусовался со своим отцом. Он такой придурок. Он рассказывал мне обо всех знаменитых гомосексуалистах в истории.

— Что?

Да, мы оба были на взводе.

— Он пытается быть таким крутым по поводу всей этой гейской истории. Это, типа, очень мило.

— Это было бы подходящее слово, — сказал я.

— Он сказал, что я должен прочитать Оскара Уайльда.

— Кто это?

— Он был англичанином. Или ирландцем. Не знаю. Знаменитый писатель викторианской эпохи. Папа сказал, что он опередил своё время.

— И твой папа читает его?

— Конечно. Он увлекается литературой.

— Его это не беспокоит… это… ты знаешь… это…

— Я не думаю, что мысль о том, что кто-то может быть геем, беспокоит моего отца. Ему может быть немного грустно — потому что он знает, что для меня это будет не так просто. Но ему всё интересно, и он не боится идей. Идеи вас не убьют. Ему очень нравится это говорить.

Я задумался о своём собственном отце. Интересно, что он думает. Интересно, грустит ли он из-за меня. Интересно, смущен ли он.

— Мне нравится твой папа, — сказал я.

— Ты ему тоже нравишься. — На мгновение он замолчал. — Итак, ты хочешь потусоваться? С минуты на минуту занятия в школе снова начнутся.

— Ах, жизненный цикл.

— Ты ненавидишь школу, не так ли?

— Вроде того.

— Ты что, ничему не научился?

— Я не говорил, что я ничему не учусь. Просто, знаешь, я готов двигаться дальше. В коридоры, шкафчики и задницы я никогда не вписывался. А теперь, ну, я действительно не собираюсь вписываться в это. Черт!

Данте ничего не сказал на другом конце провода. И когда, наконец, он произнёс:

— Ты ненавидишь всё это, Ари? — Я слышал боль в его голосе.

— Слушай, я сейчас подойду. Будем тусоваться вместе.

* * *

Данте сидел на ступеньках своего дома. Босиком.

— Привет, — он помахал рукой. — Ты злишься?

— Почему? Потому что ты не носишь обувь? Мне всё равно.

— Никого это не волнует, кроме моей матери — ей нравится указывать мне, что делать.

— Это то, что делают матери. И почему? Потому что она любит тебя.

— Correcto. [1] Разве не так ты