Невиновный - Ирен Штайн
Тусклый экран погас, мигнув напоследок логотипом производителя. На секунду замешкавшись, я бросил ставшее бесполезным устройство в огонь. Плевать. Пусть горит синим, точнее, зеленоватым пламенем, вместе с моей прошлой жизнью и фотографией Верочки в белом платьице… Как у невесты. Болезненная, жестокая ирония, от которой челюсти сводило до скрипа зубов.
Ветер принес отдаленный собачий лай. Шороха колес с моста уже давно не доносилось – жизнь в этом Богом забытом месте окончательно прервалась. Не считая, конечно, меня и той собаки, что выла теперь, словно над покойником. Глаза слипались от нового за последние несколько дней ощущения тепла и сытости. Я хотел видеть сны и боялся одновременно. Пробуждение не прогонит кошмар, а станет им. Так странно! Но, наверное, рано или поздно это должно было произойти. У таких, как я, не бывает хеппиэндов.
***
– Но, лошадка, но!
Девочка в джинсовой юбочке устала. Ее больше не привлекала игра, и она остановилась перевести дух или предложить другую. Подружки, увы, не отличались фантазией – им хотелось продолжать бег сквозь пожухлую траву, чтобы ветер свистел в ушах, а грудь наполнялась терпким осенним воздухом, будто парус. Но лошадка остановилась, не имея сил сдвинуться с места. «Загнанных коней пристреливают» – мелькнула тогда мысль в моей голове, и я улыбнулся ее абсурдности, несмотря на пробежавший по спине холодок.
***
Холодок… Нет, холод, раздирающий внутренности и парализующий каждую мышцу. Я открыл глаза, столкнувшись с темнотой, едва начавшей блекнуть. Часы показывали семь. Было необычайно трудно поднести запястье к глазам – казалось, что с каждым движением из тела выходят остатки тепла. Костер превратился в кучку золы, и теперь я думал – лучше было бы провести ночь без сна, подбрасывая ветки в огонь, чем так мучиться сейчас.
Неизвестно, когда прекратился дождь, и теперь над городом висело густое туманное марево. И хорошо, ибо вид у меня не очень. Я улыбнулся этой мысли – стоит беспокоиться, как бы бдительные граждане не соотнесли мое лицо с ориентировкой, и совсем не о том, что дни ночевок в сомнительных местах дали о себе знать. Что дальше? Забрался на окраину – значит, получится и выбраться из города к чертовой матери? Но зачем и куда? Разве что подальше от немногочисленных знакомых. Я точно в розыске по всей стране, но в соседних городах, скорее всего, не понавешали фотороботов, потому должно быть поспокойнее. Или же от себя не сбежать?
Какой-то подросток хамовато врезался в меня плечом на пешеходном переходе. Наверное, до жути не хочется в школу, сливаться с партой под взглядом учителя, или же плевать в потолок сорок пять минут, сверля глазами настенные часы. В свое время я ненавидел школу, но по другим причинам – не хотелось, но приходилось исполнять роль боксерской груши для всех желающих. Изо дня в день, каждое утро, я уныло плелся в «храм знаний», делая прогнозы – повезет отделаться синяками, или же мне снова светит травмпункт с причиной вроде «упал с лестницы»?.. Учителя закрывали на все глаза – хоть я и был старательным учеником, особыми успехами не блистал, а вставать на мою защиту означало учинить разборки с несколькими классами в полном составе. Лишняя головная боль, которой я и был для всех, только вот до сих пор не понял, почему.
Автобусы скользили сквозь туман, как призраки, тускло подсвечивая дорогу фарами. Я наскреб в кармане мелочи и опустился на изодранное сидение у окна. Заспанная девушка-студентка села рядом на следующей остановке, обдав густым шлейфом духов. Ее запах смешался с запахом дыма, пропитавшим всю мою одежду этой ночью, и смесь была поразительна в своей противоположности. Беззаботность и безысходность – новый аромат в коллекции жизни. Слышите нотки горечи? А легкий оттенок зависти? Представился лощеный продавец-консультант парфюмерного магазина, с неизменной улыбкой рекламирующий новинку, и от этого захотелось улыбнуться самому. Наманикюренные пальчики цокали по экрану смартфона, набирая сообщение.
«Опаздываю, отметишь?»
«Постараюсь. Давай резче, грымза уже пришла».
«Люблю тебя. С меня кофе».
«И я тебя».
Уголки ее губ довольно поползли вверх. Конечно, на экране горело адресованное ей алое сердечко. У них все так просто, будто бы между прочим. Сказать «люблю», получить то же самое в ответ.
Отчего-то теперь я ясно видел похороны этой девушки. Лакированный гроб из роскошного дерева, белые одежды, которые были бы уместны и на свадьбе, цветы, вложенные в руки. Срезанные цветы живы лишь короткое время, и лишь условно, ибо, не получая питательных соков, уже начали увядать. Как и их обладательница. Она тоже кажется свежей и еще живой. Потому ее спешат спрятать под слой земли побыстрее, пока разложение не стерло иллюзию жизни с юных черт. Чтобы не видеть и не знать, во что смерть превратила тело, чтобы, приходя к могиле в определенные числа календаря, представлять ее такой, как в день похорон – мирно спящей в этой странной ритуальной кровати, но готовой вот-вот открыть глаза.
Я представлял дождливый день и черную, сгорбленную от скорби толпу вокруг, такую, что не протолкнуться поближе. Рыдающую мать, борящуюся с желанием поскорее закрыть гроб или даже подержать над ним зонт, чтобы ее малышка не промокла и не заболела, но в то же время понимающую – это последние капли дождя, которые когда-либо прикоснутся к телу дочери, будто слезы, сбегут вниз с неподвижных, бледных щек…
Интересно, найдется ли хоть один человек, который бы жалел о моей смерти? Сказал бы, что меня ему будет не хватать? Искренне, не для поддержания традиции. Хотя, какой, к черту, традиции – скорее всего, я буду похоронен без свидетелей, в безымянной могиле под номером, и, не будь я в розыске, процедура отличалась бы лишь табличкой с фамилией, вынужденным присутствием сестры и какого-нибудь делегата с работы. Я был лишним для всех, хотя до сих пор искренне не понимал, почему.
Я сошел через несколько остановок, с опозданием поняв, что автобус едет в центр. Незачем лишний раз искушать судьбу, тем более что сейчас, насквозь провонявший дымом, в забрызганных грязью брюках и ботинках, в измазанной кирпичной крошкой куртке я не слишком буду выделяться в спальном районе. Здесь можно сойти за местного в недельном запое, чем никого не удивишь, в отличие от
