Невиновный - Ирен Штайн
– У нас мало времени. – Напомнила Женька, даже сейчас нетерпеливая. Я коснулся сухими губами ее лба, бледного, какого не должно быть у живых. А она улыбнулась шире. – Пора. Я, наверное, люблю тебя. – Тихо вырвалось у нее, когда ствол пистолета прижался к ее виску. – Не бойся.
Моя милая Женька закрыла глаза, а следом за ней и я, все еще держа ее за руку, все еще чувствуя, как крепко держат меня ее пальцы.
– И я тебя тоже.
Звон в ушах. Где-то поблизости слышится топот казенных ботинок. Не смотри на нее, не смотри, не смотри! Это больше не она, это тело, оболочка! Нужно встать. Посмотреть на город, безразличный в своем неведении, и поднести пистолет к своей голове. Это не будет сложно. И боли я не успею почувствовать. И жизни больше не осталось – все, что осталось – решетка, побои, подъем по расписанию, почти как в офисе. Какой же прекрасный этот город… И воздух, и колючий ветер. Ничего сложного… Раз, два… нет, еще раз. Ты трус, Сережа, но у тебя должно получиться. Раз…
***
– А где второй?
– Черт его знает, курит, наверное. Сбежал еще после рассказа про полумертвую племянницу. Профнепригоден, короче. – Мужчина в форме лениво повернулся в сторону вошедшего, не отрывая глаз от стекла комнаты для допросов.
– Специально, Васильич, курсантам самого отбитого психа подсунул, а? – Тяжелая ладонь человека в костюме опустилась на камуфлированное плечо.
– Сами захотели быть психологами, никто не заставлял. Пусть привыкают. Да и Сережа-гангстер у нас товарищ мирный.
– Который авторитета и охранника завалил, а потом подельницу свою? – Хмыкнул человек в штатском, располагаясь на соседнем стуле, будто явился в зрительный зал.
– Он самый. Ты к девчонке присмотрись, толковая. Наш Сережа ни с кем еще так не откровенничал. Как на исповеди, ей-богу.
***
– …Потом я уже узнал, что Верочка очнулась в больнице – сестра приходила ко мне в СИЗО. Я только через минут десять обрадовался – вначале пытался осмыслить. Разное думал – что все сделал зря, но в итоге понял – нет. Ничего не зря, как бы ни было больно сейчас. У меня была Женька и ее голос, и жизнь была…
– И есть. Вы живы, Сергей Витальевич. Вот, выпейте. – Девушка, совсем юная, наверное, стажер-психолог, протягивала мне стакан воды. Мне стало жаль, что я вывалил на нее все это, быстро, насколько мог, почти скороговоркой, ведь боялся – щелкнет замок металлической двери, и голос, такой же металлический, скажет: время вышло. Сначала было до ужаса стыдно, и когда ее напарник не выдержал моего рассказа, я спросил – может, хватит? Она ответила: говорите, вам это нужно. И слушала, не перебивая, глядя мне в глаза без той смеси отвращения с презрением, какая сквозила во взгляде покинувшего нас парня. А теперь вдруг сказала, что я жив.
Но ведь для всех давно мертв, хоть мое сердце еще бьется. Остановись оно – никто не станет жалеть. Сестра не приходила после суда – в ее глазах я стал чудовищем. Верочка, наверное, меня забыла, и напрасно надеяться когда-нибудь увидеться с ней. Женьки больше нет. Почему для нее все иначе? Я смотрел в глаза девушки напротив, которые Верочка назвала бы цвета земли, на которой растут каштаны, и не понимал. Не понимал.
– Должен был умереть. Там, на крыше, с которой все началось. «Навсегда вместе» – я помню эти кольца. Тогда в меня попали, вот, видишь? – Я поднял правую руку насколько мог, но она послушалась лишь наполовину, отозвавшись тупой, полузабытой болью в районе плеча. – А знаешь, что самое страшное? Я жив не из-за пули группы захвата. Не из-за того, что выронил пистолет. Я так и не смог бы выстрелить в себя.
Больше мне было нечего сказать. Щеки снова стали мокрыми – когда? Даже не заметил. Но после самого важного признания ждал я не лязга замка, а слов девушки напротив.
– Это вовсе не страшно – быть может, так для чего-то нужно. Сами решите, для чего. Может, вы напишете книгу, может, выйдете по амнистии и сделаете еще многих людей счастливыми. Вариантов много. Но запомните – это не конец. Вы не виновны в том, что живы. Прощайте, Сергей Витальевич.
У меня перехватило дыхание, и волны серого мира захлестнули рассудок. Потом только, когда шел под конвоем по знакомому коридору, выполняя такие же знакомые команды встать лицом к стене, осознал, что мне сказала эта удивительная девушка. Вспомнил кожей, как перед самым уходом она легонько коснулась моей руки. И впервые за восемь лет улыбнулся.
