Невиновный - Ирен Штайн
А когда закончится наша? Ее слова полоснули по горлу, и я ощутил, как кровь хлынула к шее и лицу, прямо в голову, пульсирующей массой.
– Водитель «Тойота ленд крузер», примите вправо! Примите вправо и остановитесь!
Взвыла сирена, и в зеркале заднего вида появился невесть откуда взявшийся патруль ДПС.
– Черт! Черт! Вот дерьмо! – Я бил ладонями по рулевому колесу не столько со страхом, сколько с досадой. Нас арестуют? Отправят в тюрьму? Но мы ведь только освободились из нее, из затхлых камер общественного мнения, чувства долга… Только попробовали на вкус свободу, даже близко не успев наесться. Потому, когда Женька спросила: «Оторвемся?», я вдавил в пол педаль газа. Попробовать стоит.
Вопли сирены, гудки машин, возмущенных моей ездой по встречной полосе, стук сердца в ушах сливались в пугающую какофонию. Казалось, адреналина во мне уже столько, что он комом подошел к горлу, и меня вот-вот вырвет прямо на приборную панель. Выезд из города все ближе, но ментов никак не получается сбросить с хвоста.
– Не высовывайся! – Я с ужасом увидел, что Женька достала пистолет и собирается стрелять из открытого окна. Ну да, в фильмах всегда поступают именно так. Вот только можно получить пулю вовсе не бутафорскую, и не искусственная кровь растечется по ковбойской рубашке. И белесые черви… – Хватит! – Во весь голос закричал я, уже не скрывая отчаяния, крепко зажмурившись, наплевав, как я выгляжу со стороны, наплевав на дорогу с погоней. Такого не должно быть, попросту не должно! Женька не умрет из-за меня! Мы будем жить на чертовом острове, окруженном океаном, нужно только…
Тонированный черный микроавтобус вылетел откуда-то слева, перекрыв дорогу к спасению. Что-то звонко лязгнуло сзади по металлу крузера. Пуля? Я должен был ударить по тормозам, и все мое естество, общечеловеческий инстинкт самосохранения, вопили: «Остановись». Но нет – я, новый я вывернул руль вправо, надеясь объехать по обочине машину группы захвата. Земля затряслась, пошла под уклон. Дерево, десятки лет назад выбравшееся из-под земли, тоже было против нас. Удар, и боль в грудной клетке, встретившейся с рулевым колесом, боль, от которой в глазах вспыхнула красноватая темнота. Нельзя отключаться! Впереди мелькают черные фигуры, вот одна – массивная, но в синей форме ДПС, появилась справа, со стороны пассажирской двери. Выстрел – кажется, Женька попала гаишнику прямо в лицо – тот исчез, не проронив ни звука.
– Бежим! – Дернула она меня за рукав. Хотелось вжаться в сидение, обняв себя руками, и не двигаться с места, но я не имел права.
А бежать-то некуда. Впереди – та самая недостроенная высотка, но до нее еще нужно добраться. Перед глазами плывет серый мир, готовый сбить меня с ног волной. И я падаю. Боль обжигает ладони, содранные об асфальт. Ощущение словно прямиком из детства. Позади раздается еще пара хлопков, и в бетонную плиту перед моим носом вгрызается пуля.
– Давай руку! – Женька, вырвавшаяся было вперед, остановилась и обернулась, протягивая мне ладонь. «Ты меня не бросишь?». Никто никого не бросит, мы выберемся, черт возьми, ведь по-другому не бывает!
Я уже чувствовал тепло ее руки в своей, уже поднимался, готовый снова бежать, но Женьку будто что-то отбросило назад. Она схватилась за живот с удивлением, приоткрыв рот и широко распахнув глаза, и только потом начала оседать на землю.
– Нет, Женя, нет! Бежим! – Отрицать – единственное, что я мог. Перебросить руку моей сообщницы, суперзвезды, самого сильного и смелого ребенка через плечо, и продолжить движение.
Вонь первого этажа, прохлада второго, граффити на третьем, пустые бутылки на четвертом… Ступеней было не счесть, но я зачем-то рвался выше. Женя была практически невесомой, но с каждым шагом слабела. Вот и крыша, та самая, с которой все начиналось. Может, я так стремился сюда, чтобы закрыть глаза, а когда открою, все вернулось в день нашего с Женькой знакомства, где она цела и невредима, доверчиво рассказывает о жизни вступившемуся за нее незнакомцу.
– В меня попали, да? – Только сейчас спросила она, когда я осторожно положил ее на бетон, поддерживая голову руками.
– Немного задело. Но ты держись, Женя, ты же солдат! Все заживет и без всякой свадьбы.
Крови становилось все больше, и тонкие пальцы уже сделались красными. Я не знал, как помочь. Всю жизнь думал, что школьные уроки по накладыванию повязок и жгутов никогда мне не пригодятся. Но вот пригодились, и я беспомощен и бессилен, каким и был всегда. Оставалось только опуститься рядом на колени, и говорить, говорить:
– Все хорошо. Я с тобой, Женя, слышишь? Все будет в порядке. – Я дрожал, как и мой голос – какой-то глубинной, внутренней дрожью, от которой не спасло бы ни одно одеяло.
– Лучше не бывает.
Она улыбалась. Она улыбалась, улыбкой Будды, или Мадонны в тишине собора, – черт его знает, кого, но так, чтобы на небесах видели и рыдали от боли. Они – наши кукловоды, которые меняют в аквариуме свет, но забывают про затхлую воду, – они, не она.
– Мы выберемся, не дрейфь. Точно тебе говорю.
– Сам-то веришь? Прекращай. Расскажи лучше про остров. – Она сжала мою руку чуть сильнее – наверное, настолько сильно, насколько могла, и закрыла глаза, как ребенок, готовый слушать сказку.
– Хорошо, Женя. Совсем скоро мы улетим отсюда, далеко-далеко, туда, где вечное лето, и теплый ветер, и пальмовые листья…
– Сколько у тебя патронов? – Вдруг перебила меня она. Я машинально потянулся к пистолету, но нащупал в кармане лишь пустоту. Наверное, выронил, когда падал.
– У меня два. – Женьке не пришлось говорить, что я потерял пистолет – она все поняла по моему лицу. – Давай уйдем вместе?
– Что?.. Что ты такое говоришь? Мы…
Она улыбалась. Спокойно и отрешенно, будто часть ее уже пела соло перед утихшим от зависти хором ангелов. Со стоном протянула мне оружие, липкое от крови.
– Ты очень крутой. Спасибо тебе… За то, что я жила. Ты плачешь?
Только сейчас я ощутил на своих щеках горячие потоки. Что тебя так удивляет, Мотылек, стремившийся к свету и сгоревший счастливым? Это я должен был принять твою пулю, и принял бы, если бы не упал. Это я решил взять тебя с собой в никуда. Это я сейчас ничего не могу исправить, только рассказываю про остров, потому что все еще верю. Может, действительно лучше уйти?
– О нас напишут все газеты. Как про Бонни и Клайда. Представляешь? Только… Сделаешь это сам? Мне не будет страшно.
Мне будет! Ты жить должна и петь! Я бы взвыл от жуткой, доселе не знакомой душевной боли, да только нас бы услышали раньше времени. Что-то рвало меня внутри когтями, на мелкие клочки, подбираясь к сердцу.
– …Бросьте оружие вниз и выходите с поднятыми руками! Сопротивление
