Пеликан - Мартин Михаэль Дриссен
— Ты идиот, — отрезал Йосип, держа на животе большую тыкву.
— Ничего подобного, — вмешался другой голос.
Дверь открылась, и вышел Марио.
— Марио? Ты что, совсем забыл о приличиях? А твоя жена знает, в чем ты участвуешь?
— О да, и она совершенно со мной согласна. Приличия оставим до лучших времен. Мы не хотим, чтобы сербы жили в нашем городе.
— Тыквы — это просто тыквы! — завопил Костич.
— Закрой рот, — зашипел Йосип и прокричал: — Кто еще с вами?
— Я, — отреагировал Шмитц и приблизился к открытой двери, чтобы Тудман мог лучше его разглядеть. На нем была белая рубашка и фиолетовый шерстяной жилет.
— И я тоже, господин Тудман, — неспешно проговорил кто-то. Мужчина, который был за рулем, появился из-за машины. Йосип его знал: Горват, председатель консорциума, на баланс которого государство передало фуникулер. — Вы можете идти домой.
— Нет, — решил Йосип и прижал к себе тыкву так, будто это был ребенок. — Я выполняю свой гражданский долг и помогаю этому мужчине.
Йосип потерял работу. Уведомление об увольнении пришло заказной почтой, и Андрей присутствовал, когда он его открывал.
— Что будешь делать? — спросил почтальон.
— Без понятия, — вздохнул Йосип. — Есть пенсия, но совсем небольшая. И я не понимаю, как жить без фуникулера. Делал эту работу больше двадцати лет.
Андрей вообще-то не собирался заглядывать под бетонный блок на улице Зриньи, но не смог устоять. Он нашел деньги, плотно запакованные в целлофан. В тот момент ему показалось справедливым заставить Тудмана, державшегося в стороне от национальной борьбы, поучаствовать в ней хотя бы так.
Тудман наклонился и погладил Лайку по голове.
— Все будет хорошо, девочка, — пообещал он.
Андрей положил руки ему на спину. Возможно, это был последний раз, когда они с Тудманом находились в знакомом киоске нижней станции.
— Никого ведь нет, — посетовал Тудман. — Никого, кто мог бы меня заменить. Чтобы с техникой справился. Вот увидишь, фуникулер обречен.
— Тебе ведь хватит на жизнь? — поинтересовался Андрей.
— Посмотрим, — прикидывал Тудман. — Катарине вообще-то нужно в спецшколу. Особое образование, знаешь ли. А это дорого.
— Я мог бы одолжить тебе, — вдруг сказал Андрей.
— Хочешь дать мне в долг? — удивился Тудман.
— Что тут такого? Мы же друзья.
— Конечно. Но лучше подумай о собственном будущем. Кто знает, вдруг твоя работа на почте тоже под угрозой.
— Не думаю. Я на службе у югославского государства.
— Пока оно существует.
— Сопротивление бесполезно, Йосип, — строго сказал Андрей и стал маршировать туда сюда. — Ты мой друг, и мой долг — тебе помочь. Нам от этого никуда не деться.
В кармане его штанов лежала толстая пачка денег из-под бетонного блока, но опыт с меченой купюрой подсказывал, что лучше воздержаться от поспешных действий.
— Принесу тебе завтра четыре тысячи динаров, — сообщил он.
— Андрей, я не знаю, смогу ли тебе их когда-нибудь отдать…
— Ну, не сможешь, — успокоил его Андрей. — Даже если и так. Мы друзья.
— Да, мы друзья, — вздохнул Тудман и встал, чтобы обнять его.
— Если бы ты знал, как я это ценю… Спасибо тебе. — Андрей тоже обнял его, положив руки на широкую спину Тудмана; раньше он никогда так не делал. — Все будет хорошо. Вот увидишь, — прошептал он.
В свой последний рабочий день Йосип, как обычно, ел бутерброд на ступенях памятника и думал о своей жизни.
Предложение Андрея, с которым в конце поездки на рыбалку он обошелся не слишком дружелюбно, произвело на него глубокое впечатление. От людей всегда ожидаешь либо хорошего, либо плохого, и совершенно не понятно, как реагировать, когда человек делает то, чего ты не ожидаешь. От Андрея с его коррупционным прошлым и фашистскими настроениями столько великодушия он не ожидал. Что бы ни произошло, он больше никогда не станет вымогать у него деньги. Шантаж навсегда в прошлом. Несмотря на последний платеж вымогателю и потерю работы, четырех тысяч динаров от Андрея должно хватить, чтобы немного продержаться.
Еще он размышлял о том, как вышло, что мужчины в его жизни оказались настолько надежнее женщин. Может, виной тому он сам? Но к ответу Йосип так и не пришел.
Он в последний раз с высоты взирал на трассу фуникулера, по крайней мере в последний раз как начальник. Если он когда-то сюда и вернется, фуникулер не изменится, а сам он станет другим. На нижней станции Йосип Тудман снимет китель и навсегда повесит его в шкаф.
Хотя небо было голубым, над городом висела пелена, над которой возвышалась только башня бывшей резиденции эрцгерцога со сверкавшими на солнце позолоченными цифрами и стрелками часов. Из тумана поднималась какофония клаксонов и резких громкоговорителей — проходила демонстрация против провозглашенной на хорватской территории так называемой независимой сербской республики Краина. «Этот город мой и останется моим, — думал Йосип, — что бы ни произошло».
Он был не очень голоден, поэтому упаковал остаток обеда обратно. Скормит его кроликам по пути вниз, в качестве прощального подарка.
Йосип встал и посмотрел вокруг. Он задержал взгляд на месте своего первого свидания с Яной и подумал: этого им у меня никогда не отнять. Потом поднял глаза на бронзовых героев, не долго думая, надел фуражку и решил не отдавать ее ни при каких обстоятельствах.
Йосип зашел в вагон и в последний раз спустил тормоза. Дорога пришла в движение, и он погрузился в туман, откуда ему навстречу уже скоро вынырнула другая кабина. Он обернулся и стал смотреть вслед пустому поднимающемуся вагону, пока мембрана из тумана не скрыла его из виду.
Впервые за двадцать лет можно было не думать о том, кто пополнит резервуар этого вагона.
Вернув Йосипу деньги, Андрей испытал облегчение. А добавив еще тысячу динаров сверху, даже сумел сделать доброе дело и теперь чувствовал себя вправе ходить к Тудманам в гости. Только вот Катарина уже так не радовалась. Девочки в ее возрасте быстро меняются, становясь капризными, как принцесса Монако Стефания — когда-то идеальная, теперь она водила шашни с телохранителями. Катарина закрывалась в своей комнате, откуда орала поп-музыка, и совершенно не интересовалась пазлами. Еще Андрея расстраивало то, что Лайка почти перестала его узнавать. Казалось, она совершенно забыла, что он спас ей жизнь, и даже ленилась встать. Тудмана, к которому Андрей, собственно, и приходил, почти никогда не было дома. Зато его жена сидела дома всегда, и ее поведение становилось все более странным.
— Тудмана здесь нет, — заявляла она. — Он где-то. Тудман всегда где-то. Он думает, что где-то лучше.
Одним этим странным и упрямым «где-то», совершенно не вязавшимся с ее обычной речью, дело не ограничивалось.
— Знаешь,
