Желчный Ангел - Катя Качур
– Мужик, бл…, какие полтора миллиона, это же Маня! Она и гроша не стоит! – только и прошептал сосед, наблюдавший за спасательным триллером от героического пролога до нелепого финала.
Сергей Петрович чувствовал себя премерзко. Во-первых, его защемило ветвями где-то в районе живота и все содержимое желудка – колбаска, сырок, оливки и два стакана «Царской Золотой» – рвалось наружу. Во-вторых, его задорого отцентрированный нос, влекомый к земле под силой тяжести, начал кровить и неприятно отрываться от лица. В-третьих, он не знал судьбы Мани, осталась ли она жива или после приземления на подаренную Мирой куртку «Гуччи» ее настиг слепой рок. В-четвертых, вися головой вниз, он начал замечать, как к дереву стекаются камеры с микрофонами, и понял, что где-то это уже видел. Часть объективов были направлены на него, остальные – на голого соседа, с удовольствием повествующего о чем-то журналистам.
– Пипец, – только и прошептал подвешенный, – вот бы мои книги так их возбуждали!
Наконец к дому подъехала пожарная машина, и – о боги – из нее в окружении людей в желтых костюмах вышла ОНА.
– Миррраааа! – заорал он, счастливо барахтаясь в ветвях. – Я здесь! Сними меня отсюда!
* * *
– Ну не обижайся, Мир, – бормотал Сергей Петрович в трубку два дня спустя, лежа с перевязанным носом в косметологической клинике. – Ну подумаешь, два миллиона просмотров. Зато какая реклама… Ну Мир… Кстати, я должен соседу с первого этажа семь тыщ. Отдай ему, я верну…
– Иди на хрен, алкаш. – Хриплый голос Миры звучал раздраженно и безутешно.
Вернувшись домой из клиники, Греков поклялся неделю не выходить из дома. Ключ свой отдал Мире и попросил выпустить его из-под ареста в следующее воскресенье. Еду заказывал с доставкой из соседнего магазина, наблюдая из окна, как хмурый узбек на велосипеде, шараша прямо по лужам и окатывая грязными брызгами прохожих, паркует на газоне свою таратайку и затаскивает в подъезд огромный квадратный рюкзак с провизией.
Сергей Петрович думал даже позвонить в продуктовый и предложить свои услуги курьера, чтобы также лихо гонять по городу на велосипеде и приносить хоть какую-то пользу людям. Поскольку еще несколько попыток сесть и продолжить роман не увенчались успехом. Будто кто-то зашил его извилины белыми нитками, похоронив в их недрах еще теплые, пульсирующие мысли.
Разглядывая себя в круглое настольное зеркало – а Греков все чаще общался со своим отражением, – он подумал, что виною внезапной бесталанности стала та самая операция по удалению желчного пузыря. Вспомнилось странное поведение хирурга, его бегающие глаза, дебильный вопрос: «Вы ничего не потеряли?»
– Да!!! – заорал Греков своему отражению. – Я все потерял! Я потерял талант, работу, способность заниматься любимым делом! Что ты мне отрезал, чертов хирург?
Из зеркала на него кричал белобрысый мужик с одутловатым лицом и незажившими кровоподтеками вокруг носа. Две продольные морщинки между бровями. Приспущенные веки, синие мешки под глазами. Серые радужки с желтыми солнечными лучиками, идущими от зрачка, эффектная линия выреза губ и насечка посреди нижней (на нее почему-то особенно реагировали женщины).
– Что тыришься, урод? – измученно сказал ему Греков.
«Позвони-ка хирургу», – молча ответило ему отражение.
«Вот черт, действительно», – подумал писатель и кинулся рыться в ящике стола, где кучей-малой хранились все записочки и почеркушки.
Однако визитку Казаченко найти не удалось. Не было ее и в карманах пальто и курток, джинсов и брюк, которые Греков в бешенстве срывал с вешалок и бросал на пол. За полтора года после операции он, конечно, растерял немалую часть своего гардероба в бесконечных пьяных передрягах, и, скорее всего, телефон хирурга достался кому-то из его собутыльников.
В припадке ярости писатель прошерстил весь интернет, надеясь найти связь между желчным пузырем и творческими способностями человека. Изнасилованные немыслимыми запросами «Гугл» с «Яндексом», похоже, сами обалдели и выдавали автору какую-то околонаучную чушь. Якобы состав желчи влияет на психоэмоциональное состояние человека. Но не напрямую, не всегда и вообще не изучено как.
Себе Греков объяснил, что его лишили органа, отвечающего за дарование. И тут же сообщил об этом Мире. Она, как ни странно, не обозвала его старым козлом и не послала лесом.
– Я думала об этом, Серый, – ответила она в трубку. – Раскладывала, советовалась. Тебя явно от чего-то избавили. Но это не связано с несчастным пузырем и качеством желчи. Думаю, хирург должен что-то знать.
Сергей Петрович хотел было позвонить в больницу и разыскать телефон Казаченко, но внезапно ему представилась другая возможность повидать хирурга. На шестой день заточения в окно заглянуло такое яркое рыжее солнце, что он не выдержал и решил выйти подышать воздухом.
Ключей не было, квартиру просто захлопнул и на всякий случай сообщил об этом консьержке. Та, чувствуя за собой вину за проданную видеозапись, заверила, что лично будет подниматься на шестой этаж и проверять, нет ли злоумышленников, каждые пять минут.
– Да я вернусь максимум через пятнадцать, – улыбнулся писатель, не подозревая, как масштабно заблуждается.
Глава 20
Планка
Сергей Петрович сидел на детской площадке, ощущая ягодицами непрогретую древесину скамейки. Подставил мартовскому солнцу опухшее лицо и буквально чувствовал, как кончиком тонкой беличьей кисти кто-то наносит ему от щеки до щеки млечный путь веснушек. С самого детства он стеснялся этой особенности покрываться рыжими пятнами после зимы, но сейчас получал невероятное наслаждение в надежде, что весенний художник замаскирует алкогольную отечность.
Рядом щебетали нарядные карапузы, ковыряя совочками рыхлый грязный снег, их мамашки сбились в стайки, обсуждая цены на «Агушу» и какую-то воспиталку Габриэль Афанасьевну.
Греков почему-то представил громадного кузнеца Афанасия с закатанными рукавами на необъятный бицепсах и маленькую пчелку Габриэль, жужжащую у него над ухом. Сочетание слов Габриэль Афанасьевна рождало в его воображении бутерброд из тонкого ломтика лимона, придавленного шматом мяса, или же коктейль из капли кокосового сока с двумя литрами водки.
Габриэль Афанасьевна долго кружила перед глазами то худенькой девочкой в боярской шубе, то жирной теткой в шифоновой комбинации и наконец приобрела очертания набухшей тучи, в которой он окончательно запутался, как клоп в перьевой подушке.
– Греков, ты, что ли? – вывел его из дремы далекий голос.
Сергей Петрович приоткрыл глаза и долго фокусировал рядом с собой ладную женскую фигуру в сером пальто и розовом шарфе, повязанном, как у Айседоры Дункан перед гибелью.
– Добрый день, Габриэль Афанасьевна, – еле слышно пробормотал он.
– Греков, ты бредишь? Это я, Марго!
Сережа, словно ударенный током, замотал головой, вскочил на ноги и стряхнул с себя бредовый сон.
– Господи! Маргарита? – спохватился он. – Как? Зачем? Какими судьбами?
– Серега, ты чудик, ей-богу. Я тут живу в соседнем доме. Мира мне говорила, что ты где-то неподалеку обитаешь, но видишь, ни разу не пересекались! А тут на тебе! – Она засмеялась красивым грудным смехом, обращая на себя внимание затюканных мамаш.
– Мира? – изумился Греков. – В смысле? Она знала, что ты здесь живешь, и ничего мне не говорила?
– Так это она меня в этот район и перетащила. Я и работаю рядом с ней. В «курином» домике!
– Ничего себе. – Сергей Петрович вытер наплывшую от яркого солнца слезу. – У нее обычно от меня нет секретов…
– Наслышана о твоих альпинистских подвигах, – перевела она явно неудобный разговор в еще более неловкий. – Ты просто герой соцсетей!
– Ай, ну… – отмахнулся писатель. – Стоит пару раз попасть в дурацкую ситуацию, как ты становишься объектом всеобщего стеба.
– А знаешь, мне понравилось, – заявила Марго. – Ты там такой был живой, ловкий, не диетический. Мускулами поигрывал под драной курткой.
– Ну ладно издеваться,
