Желчный Ангел - Катя Качур
– Кто бы мог подумать, что этот лох по ночам становится хищником, – улыбнулась Марго, упирая свою шпильку в носок его ботинка.
Вадим и сам не верил происходящему. Бессонная ночь одновременно забрала энергию и наполнила неведомой ранее силой. Роскошная, ведьминская, почти булгаковская Маргарита существовала за пределами его фантазии, за рамками желаний и возможностей. Но она была, жар ее тела распирал кабину лифта, каблучок давил на ботинок, зеркало отражало шикарную наготу.
Вадим провел ладонью по ее груди, задевая металлом кольца горячий сосок и убеждаясь, что мечта осязаема.
– Может, к черту работу? – провоцировала Маргарита.
– Не могу, – нервничал Вадим, – звонили, писали… пациент, которого я позавчера прооперировал, внезапно пошел на ухудшение…
Лифт дернулся и укоренился на этаже, двери разъехались, как занавес перед спектаклем. Марго запахнула шубку и, двигая бедрами, выплыла на сцену-площадку.
Не отводя от нее взгляда, Вадим смаковал терпкое послевкусие незаслуженного фарта одновременно со странным ощущением какой-то грандиозной потери…
Глава 19
Алкаш
Сергей Петрович разлепил глаза и увидел краешек носа, сплющенного в направлении к правому уху. Он подумал, что обычно не видел своего носа, поскольку тот находился посередине лица.
Это откровение потрясло Грекова. Оказывается, человеческий клюв крепился прямо по центру вовсе не для красоты, а исключительно чтобы не мешать глазам.
Мысль показалась настолько гениальной, что писатель громко засмеялся. Смех отозвался болью во всем теле – от пяток до этого самого носа.
Сережа не припоминал за собой такой зависимости «смех – боль», потому крякнул и замолчал, уставившись вдаль. Даль почему-то была вертикальной, стремилась сверху вниз, скользя по вывескам магазинов, и заканчивалась полом, на котором стояли маленькие люди и показывали пальцем в его сторону.
Столь странный ракурс вновь рассмешил писателя, но он вновь поперхнулся от боли. Подтянув колени к животу и опершись на ладони, Греков оторвал себя от поверхности и попытался сесть. Голова закружилась и рухнула, треснувшись лбом обо что-то твердое. Руки и ноги ныли, будто он, запряженный в телегу, тащил ее минимум на Эверест. Куртка и брюки были разорваны, словно тот, кто управлял этой телегой, хлестал его кнутом по бокам.
– Где я, черт побери? – попытался сосредоточиться Сергей Петрович.
Над ним по весеннему умытому небу плыли ненавязчивые облака, под ним – в помещении – кипела бурная жизнь. Люди, задрав головы, пялились на него и кричали.
Спустя пару минут Сережа осознал, что поверхность, о которую он разбил лоб и по которой распластался его нос, – стеклянная крыша над огромным торговым центром. Как он здесь оказался, не было даже предположений. Среди кишевших внизу покупателей мелькнуло родное лицо. Оно вело переговоры с человечками в сине-оранжевой форме, периодически поглядывая наверх.
Как же Греков любил это лицо! Зареванное, тревожное, орущее, утешающее – его присутствие в любой ситуации означало, что проблема будет решена, все долги оплачены, все счеты сведены. Что ему, сорокалетнему мужику, вытрут сопли, наденут слюнявчик, покормят, обогреют, зацелуют до смерти.
«Моя якорь, мой причал, мое укрытие!» – повторял он ей, не скупясь на синонимы и эпитеты.
– Мира! – заорал Греков и в этот раз, оставляя на стекле запотевшее пятно. – Мира, забери меня отсюда!
Он начал молотить ладонью о крышу, но по нулевой реакции внизу стоящих понял, что никто его не слышит. Тем временем сине-оранжевые спасатели исчезли из поля зрения, а публика достала телефоны и направила их вверх, словно ожидая не меньше чем Второго Пришествия.
Греков, окончательно протрезвевший, сел, поджав к груди колени, и вперился в облака. Солнце обнимало их лучами, делая сливочно-золотистыми, как лимонные зефирки на кондитерском конвейере перед погружением в шоколад.
«Вот бы посвятить этим облакам пару страничек вкусного текста», – подумалось Сергею Петровичу, но одновременно с этой мыслью накатила кромешная тоска.
Писателю не писалось. Вообще. Ни при каких условиях. Ни под кофе, ни под зефир, ни после пары бокалов коньяка. Зато ни кофе, ни зефир, ни коньяк не вызывали в его организме прежнего отторжения и покорно переваривались желудком в любых количествах.
Не использовать такое везение было невозможно. И Греков с удовольствием поддавал каждый вечер, обретая на этом фоне сиюминутных друзей и глобальные проблемы.
Гигантская мозаика крыши внезапно заходила ходуном, металлические соединительные рейки задрожали, послышались близкие голоса. На горизонте, соединяющем небо со стеклом, появились фигуры в спецкостюмах.
Греков попробовал встать им навстречу, но поскользнулся на влажной поверхности и упал. Трое спасателей, также безуспешно балансируя на своих двоих, опустились на четвереньки и подползли к алкашу.
– Ты живой, мужик? – спросил один из них.
– Живой, – кивнул Греков.
– Давай, ползи за нами до лестницы. Спуститься сможешь? Или тебя краном подцепить? Плюс двести тысяч из кошелька твоей жены.
– Не, сам спущусь, – согласился Сергей Петрович.
– Смотри-ка, экономный, ханыга, – усмехнулся спасатель, – ты как залез-то сюда?
– Не помню, – признался писатель, – помню, что на спор с мужиками, но каким путем – не знаю.
– Вниз смотри! – усмехнулся эмчеэсник. – Вишь, камеры понабежали? Теперь ты не только в соцсетях засветишься, но и по телевизору. Ща еще и интервью у тебя возьмут.
– Господи, как стыдно… – Греков покорно полз за командой.
За край крыши цеплялась стальная лестница. Сергей Петрович в ужасе нащупывал ботинком края ступенек, скрюченные руки парализовало от страха. Как он лез сюда, не помня этих ощущений? Как не зацепился жадной писательской памятью за нюансы? Да и какие нюансы, если он не мог восстановить даже самого факта водружения на пятиэтажный торговый центр…
Не успев опустить ногу на асфальт, Греков попал в плотное кольцо журналистов. В его рот уперлись разномастные микрофоны на удочках.
– Что вы чувствуете? Как вы туда залезли? От вас несет алкоголем, что вы пили? – наезжали репортеры со всех сторон.
Сергей Петрович стыдливо закрывал лицо расцарапанными руками и нечленораздельно мычал.
– Ого, это Греков! – вдруг осенило одного их журналюг с синим огурцом микрофона. – Это Греков, писатель! Он у нас в студии недавно был! Вот это поворотик!
Сережа уткнулся в поднятый воротник и потерял связь с действительностью до того момента, как в куртку вцепилась чья-то рука и буквально вырвала его из позорного круга.
– Срочно в машину, идиот! – прозвучал спасительный голос. – Нет, это не Греков! – кричала Мира направо и налево. – Это мой муж, простой русский алкаш!
Она затолкнула его в баснословно дорогой «Мерседес» и захлопнула дверь перед носом писак, пнув по ходу одного из телевизионщиков.
– Ага!!! – сплюнул довольный репортер. – Такая баба на такой тачке будет спасать простого алкаша. Ты ее «Шанель» на плече видел?
* * *
– «Известный писатель Сергей Греков найден пьяным на крыше торгового центра», «Автор нашумевшего романа “Отрезать тень” гуляет по крышам города», «Карлсон вернулся. Кто бухает на крышах мегаполиса?», «Нетрезвый Греков раздает автографы голубям на крыше», – зачитывала Мира заголовки в ленте московских новостей.
– Ну что за вранье! – вздохнул Сергей Петрович, разглядывая сломанный нос в Мирино косметическое зеркало. – Не было там никаких голубей.
– А автографы были, да? – съязвила Мира, пролистывая страницы на смартфоне.
Она сидела на грековском диване с белым пледом и чесала кошку, которая мимикрировала с поверхностью. Он вдумчиво смотрел на себя в отражение, утонув в кресле за рабочим столом. Весенний луч из незашторенного окна разделял их надвое, как теннисная сетка – конкурентов. Тихо журчал компрессором аквариум на подоконнике, толстые оранжевые рыбки с вуалевыми хвостами катались снизу вверх на фонтане пузырьков.
– Шаблонное мышление, – продолжил Сергей Петрович. – Раз писатель – значит, автографы, раз на крыше – значит, Карлсон.
– А ты бы, импровизатор хренов, как выразился? – Мира лупила его обидными словами.
– «Великий русский писатель Сергей Греков ищет вдохновение на одной из красивейших крыш города». А? Как считаешь?
– И тут же твоя фотография с расплющенным носом и синей харей, – ехидничала Тхор.
– Все-таки централизованность носа определяет сознание, не замечала? – Греков перемещал зеркало слева направо, меняя положение головы. – Ровный
