Первое поле - Александр Васильевич Зиновьев
Утро
Утро красит нежным светом стены древнего Кремля
Это «ки-ки-ки» и «кр-кр-кр» неслось настолько громко и где-то за тканью палатки совсем рядом, что Матвей осторожно на коленях дополз до борта палатки, как можно осторожнее отодвинул полог с деревянными застёжками и стал рассматривать ветви и деревья поблизости. Но никого не увидел, как вдруг из-за дерева взлетела крупная яркая, с полосатыми крыльями чёрно-белая птица и, взмахнув пару раз крылами, снова села, спрятавшись за ствол сосны. Матвей юркнул в палатку, схватил выданную ему на дорогу мелкашку ТОЗ-8, торопливо зарядил маслянисто блеснувший патрон, щёлкнул затвором и так же осторожно пошёл искать её. Птица скоро снова и неожиданно вспорхнула и улетела вверх по сопке. Было видно, как, пролетев метров пятьдесят, она села на ствол дерева! Для Матвея, совсем не охотника, даже так вопрос никогда не ставился в его жизни: проявление охотничьего азарта оказалось сильнее разума. Матвей осторожно, чтобы и веточка под ногой не хрустнула, шагал в сторону этой пернатой и никак не мог вспомнить, кто это. Птица явно была большая. А птица (она) всё дальше и дальше уводила Матвея от лагеря. Да так далеко, что, когда она снова села на ствол и неожиданно для Матвея застучала барабанным стуком, Матвей тут же признал в ней большого дятла, чертыхнулся на (отругал) себя (нашёл на кого охотиться!) и пошёл назад. Но неожиданно понял, что не знает, куда идти. Где палатки, где лагерь? Да, идёт вниз по сопке, но куда? Матвей даже успел испугаться самой мысли, что заблудился. От неожиданности мысли Матвей остановился и прислушался, не слышно ли ботал, реки. Огляделся и стал соображать, куда же это его птица привела. Стволы сосен на сопке стояли редко, кустов почти не было, лошадей не слышно, солнце… высоко. Матвей вспомнил, что палатки сейчас освещаются справа. Значит, там юг. Река где-то внизу, но её не слышно. Подумав и сориентировавшись, решил: «Пойду по солнцу». И шёл так долго, что стал побаиваться, что не туда идёт. Но не сдрейфил и шёл, ругая себя не совсем, впрочем, последними словами. И вдруг сразу, увидев одну из палаток, тут же узнал и сопку, и берег реки, и на душе стало легко и просторно! Только он вышел к лагерю, как увидел на реке лодку. В лодке – человека в выгоревшей и как будто исключительно поношенной одежде. Позже Матвей узнал, что такие лодки в тайге называют долблёнками. Жители-мастера выбирали подходящий по ширине ствол, вырубали в нём сердцевину с одной стороны, сушили, ещё вырубали, и так постепенно получалась лодка как каноэ или байдарка. Лодка, в которой сидел этот, по всему дед, толчками шла против течения. Осторожно подобравшись к кустам на берегу, Матвей рассмотрел в лодке стоящего на правом колене старика, почему-то в лохмотьях одежды. И курточка, и штаны были белесо-жёлтые, выгоревшие напрочь и как будто рваные. На спине лежал военный карабин СКС с потёртым ложем. Лодка шла против течения. Старик упирался двумя палками, как лыжными, в дно реки и толкал лодку, успевая перенести палки и снова оттолкнуться, пока лодку не сносило течением. Матвей засмотрелся на ловкие движения старика. Удивился как будто бы бессмыслице идти против течения. Но лодка пусть медленно, но шла. В лодке лежал небольшой мешок, столь же выгоревший. Ещё Матвей удивился, что дедушка плывёт мимо, как будто не замечая разбитого лагеря, палаток. Но, выйдя из-за укрытия, оглянулся и понял, что их просто так с реки и не увидать, если глазами не искать. Хотя две из них уж точно можно было видеть. А почему не остановился дед, стал думать Матвей, и вдруг подумалось: а вдруг это кто-то беглый? Стало незнакомо боязно. И не успел решить, как же поступить – позвать ли деда или промолчать, как лодка ушла, уже оказалась далеко. Матвей проводил её взглядом и стал думать, что из увиденного он расскажет Толику.
Прошло три дня. Матвей после радостного утреннего возвращения с «охоты» оценил уже другими глазами стоянку, местность рядом. Похвалил себя, что поставил удачно палатки. Но прошёлся по ним, подбивая колышки, а где и переставил на другое место и занялся кухней. Очень хотелось просто есть. Разжёг костёр, принёс воды и повесил на палку кастрюлю алюминиевую. Принёс запрятанную вчера и початую банку тушёнки и, делать нечего, с печеньем её всю и уговорил. А после чая сходил проверить лошадей, да и начал думать, как кухню устраивать. Поручили же. И вскоре придумал срубить несколько молодых берёзок, из них, обтесав с одной стороны, сколотить обеденный стол так, чтобы всем хватило места за него сесть. Подобранные для этого берёзы срубал и стёсывал с одного бока по половине ствола. Получились как будто доски. Нашёл в хозяйственном ящике молоток и гвозди, всё это сколотил. Так же изготовил скамейки. Подумал и за пару часов сколотил навес. Лошади всё это время (ухо уже приноровилось слышать боталы) кормились. И один раз дружно спускались к реке попить воды. Матвей в течение дня пару раз находил их в разных местах. Они поднимали головы, как бы спрашивая, зачем пришёл. Он подходил к каждой, гладил большие головы и шею, приговаривая разные ласковые слова. На второй день решил было искупаться. Сама идея очень даже понравилась. Но приготовил полотенце, нашёл пару плоских широких камней, чтобы было, на что ступить из воды, пусть мокрыми, но не в песке ногами. День стоял по-настоящему тёплый. На берегу, раздеваясь, вспомнил, как мальчишками купались, когда девчонок не было рядом, голышом, чтобы не в мокрых трусах домой идти, разделся и… потрогал ступнёй воду. И было решительно зашагал слегка против течения. Но чуть ли не с воплями повернул к берегу. Вода не доходила и до колена, но оказалась не холодной, нет, и даже не ледяной, а настолько ледяной, что ноги в момент одеревенели, и Матвей на этих деревяшках простучал обратно на берег, забыв про свои камни. И долго стоял, трогая ладонями незнакомые, жутко холодные свои ноги. Немного отойдя, решил всё же хотя бы ополоснуться. Поискал и нашёл более подходящие для этого два плоских камня, кое-как дотащил их до воды и плюхнул рядом с кромкой. Очень даже хорошо получилось, и Матвей с них и обмылся, с трудом удерживаясь от воплей. А когда вытерся и оделся, то ещё долго ощущал деревянные ноги. После чего Матвей стащил к кухонному костру почти весь сухостой и
