Первое поле - Александр Васильевич Зиновьев
А Матвей тут же вспомнил, что дома перед отъездом рассказывал, что им в тайгу можно письма посылать на «до востребования» в тогда неизвестное почтовое отделение Усть-Мая!
Между тем начальство наметило план работ и собрало всю партию на собрание. Сверху светило солнце, рядом шумела река, у костра на ещё не притороченном к седлу вьючном ящике сидел Гаев, ждал, пока все как-то устроятся на первое собрание партии.
– Вот, собственно, сегодня и начинаем наше поле 1961 года. Задачи проистекают из предыдущего сезона. Выходы кимберлита посчитали в Москве интересными для вложения в них средств, и вот поэтому наша задача – охватить проходками и маршрутами всю площадь. Ничего нового. Задачи выполнимые. Силы у нас есть. – Гаев посмотрел на присмиревших наших рабочих-геологов. – Два дня потратим на становление базы. Для этого перебросим всё наше добро на двадцать два километра вверх по реке. И одновременно начнём маршрутную съёмку всей площади. Матвею Беленькому, как самому опытному коневоду, особое задание: отвести лошадей, загруженных со всеми нашими пожитками на будущую базу, где мы будем стоять большую часть сезона. Матвей, – обратился Константин Иванович лично, – задание особой важности. Выберешь место, поставишь палатки; подумай по-хозяйски, где столовую откроем, как палатки поставить, ты полевик опытный, справишься. Ну и жди нас. И, конечно же, приготовь на всех чего поесть. Сообразишь. Чая.
Матвей почувствовал толчок под рёбра и услышал:
– Везёт! И сам в маршрут! И сам лошадей!
Через какой-то час временный лагерь растворился в тайге.
Первый маршрут
Сквозь тернии к звёздам
Идея связать цепочкой всех пять лошадей и пройти с ними эти двадцать с лишком километров, ведя первую под уздцы, а остальных следом по таёжной тропе, которых, оказывается, за века натоптано вдоль рек и сопок очень даже много, не казалась невыполнимой. Перед тем как повесить вьючные ящики, Илья сам проверил затяжку ремней на груди и животах у лошадок, для чего упирался коленкой в пах, прямо откидывался всем своим невеликим телом и рывками затягивал ремень, перескакивая застёжкой с дырки на дырку ремня, пока лошадь не молилась – хватит!
– Лошадь, однако, хитрая, – добродушно объяснял каюр, – ты будешь затягивать ремень, а она воздух наберёт и ждёт. Ты затянешь! Ты думаешь, что крепко натянул. Вешаем, однако, вьючники, а лошадь воздух выдохнет, и седло съезжает, болтается. Однако упадёт. Они, однако, ох хитрые, – уважительно договорил каюр. Илья был в телогрейке, подпоясанной узким кожаным ремнём, в своей кепочке и в кирзовых сапогах! Ремни вьючного седла (а Матвей и Анатолий, который подошёл помочь, впервые их видели) были широкими, пахли кожей, войлоком и лошадьми. Под седлами на спины были положены потники. Это были немногим более, чем размер сёдел, стёганые ватные одеяла.
– Как придёшь, – наставлял Матвея Илья, – лошадей, однако, привяжешь каждую к дереву, разгрузишь.
– Так и так понятно, – ответил помогающий и учащийся как будто бы нехитрому делу у Ильи Матвей.
– Однако слушай. Привяжешь. Снимешь вьючники и сёдла, а потник не снимай целый час.
– Это почему? – не понял идеи Матвей.
– Однако городской ты, Матвей, а глупый. Снимешь потник, лошадь и простудится. Ветер. Так продует, что беда. А через час снимешь потники и повесь их сушиться. И переворачивай. А лошадей, как потники снимешь, только после этого по очереди своди на реку воды попить! Да повод не отпускай. Потом уж стреноживай – и пусть гуляют. Однако всё!
Матвей перечислил все наказы и получил улыбку Ильи:
– Вот так и молодец станешь. И топор вот за ремень, – Илья ловко всунул топорище за ремень на левом боку, – вот так закрепи. По дороге пригодится.
Илья сам проверил ещё раз, как связаны в цепочку лошади, и долго стоял смотрел, как Матвей повёл цепочку лошадей по вытоптанной тропе высоко над рекой. Лошади в охотку – застоялись – мотали шеями и шли за Матвеем с большой на боках и спинах поклажей. Тропа то опускалась к берегу, то поднималась, но шла через редкий кустарник и редкие деревья. Солнце уже стояло в зените и жарило спину. Идти налегке было легко и приятно. Виды открывались один интереснее другого: река шумела внизу и петляла, появился первый наискосок поперёк струй шумный перекат, который поблёскивал срывающимися водными брызгами. Лошади мерно топали копытами и пыхтели, при каждом шаге качая головами вверх-вниз. Всё было хорошо до первой, часа через два остановки. Поперёк тропы лежало упавшее дерево. Не крупное, но ветви топорщились и не давали пройти. Матвей постоял, оценивая (думая) как быть, и, привязав повод Казбека (а он шёл первым в связке) к ближайшей берёзе, вынул топор. Минут через двадцать можно было бы и продолжать путь, но лошади запутались в деревьях. Постояв немного, они как могли потянулись к траве пощипать, и каждая из них сбила строй, зайдя за дерево. И только Матвей отвязал Казбека и попробовал продолжить путь, как третья лошадь заартачилась, зацепившись за дерево, и никак не могла сообразить его обойти! С первой незадачей Матвей справился вполне сносно! Привязал Казбека, выудил из-за дерева голову третьей, и снова лошадиное пыхтение, виды, тропа, прекрасная полевая жизнь. Но когда тропа пошла вниз, ближе к воде, поперёк лежало ещё одно дерево – разлапистая, по всем статьям старая сосна. И Матвей снова привязывает повод к ближайшему дереву, рубит ветви. За это время лошади (как сговорились!) снова умудрились, потянувшись к траве, запутаться в деревьях. Чертыхаясь, Матвей вторично стал их строить, уже догадываясь, что это только начало. Но, объясняя лошадям, как надо себя вести, всё же сумел вытянуть их в цепочку и двинуться вперёд. Но как только тропа заходила в молодняк (а и такое оказывалось на пути), этот стихийный ужас для Матвея становился непреодолимым. Почему-то лошади умудрялись цепляться за каждый ствол. Ещё через два часа Матвей узнал, что он умеет материться. Естественно, он слышал эти слова у голубятни в Москве, да мало ли где проскальзывали, но вот чтобы слова из него сами по себе стали вырываться, и всё потому, что лошади, как сговорившись, постоянно заходили за деревья и строй останавливался. Ещё через час он напрямую обращался к Богу. А вскоре, просто тупо злясь, отвязывал и отвязывал связующие верёвки, выводил «покладистых» лошадей из-за дерева, привязывал к седлу и, проклиная весь лошадиный род, мокрый и нервный вёл их за собой, памятуя, как сказал
