Роман с Луной - Марина Львовна Москвина
Озабоченный поиском денег, как и все мы, Фима надел очки и решил провести ревизию своей коллекции.
«Чем черт не шутит», – подумал он и давай перебирать бутылки.
Среди вполне заурядных «Блэк Джек», «Уайт хорс» и «Наполеона» стояли у него Пьемонт, Тоскана, Бургундия, Лангедок, Бехеровка, Кьянти, Риоха, Пинотаж. Азохен вэй! «Гелос» вряд ли заинтересуется.
Вдруг он увидел матовую бутылку с вытянутым горлышком, запечатанную настоящим сургучом. На ней пожелтевшая от времени этикетка с надписью на китайском языке. А на этикетке в углу выцветшими чернилами что-то написано – очень неразборчиво.
Как же он про нее забыл! Именно она положила начало его коллекции, бутылка с непонятным содержимым, которую вручил ему своею собственной рукой «великий» Мао, да-да, во время последнего визита советской делегации в Китай, когда еще была дружба с Китаем, их принимали на самом высоком уровне, Мао Цзэдун пожал Фиме руку и от всего сердца протянул вот эту самую бутылку.
Взяв лупу, Серафим внимательно изучил надпись от руки и пришел к выводу, что там написано «лично от Мао Цзэдуна, на счястье». То есть, вполне возможно, на этикетке стоит автограф самого Мао.
– Да-а, эту бутылку можно продать! – подумал Фима. На следующий день он позвонил в антикварный дом «Гелос» и поведал о своей драгоценной находке.
– Какого года вино и сколько у вас бутылок? – спросили у него.
– Одна, но с автографом, – ответил Фима. – Причем самого Мао!
– Вы уверены? – довольно равнодушно переспросил молодой человек.
– Уверен, – ответил Фима. – Я его лично знал.
И Серафим во всех деталях описал картинку на этикетке – синюю пагоду на фоне изумрудных гор, бирюзовое небо, выпуклые золотые иероглифы китайские, сиреневая дымка вдали. И год, когда была запечатана, – 1954-й.
– Сейчас посмотрим по каталогу, – сказали Фиме. – Так-так-так. О-о!.. Да, это редчайшее вино от Мао Цзэдуна, абсолютно уникальное, у него были специальные виноградники, особые девушки давили виноград… Потом его настаивали по старинному китайскому рецепту, который с древности хранится в тайне, он это вино очень мало кому дарил. – Голос молодого человека стал куда заинтересованнее. – Во всем мире таких бутылок осталось две или три, вот именно пятьдесят четвертого года, так что начальная цена ее может быть семнадцать тысяч.
– Семнадцать тысяч долларов? – переспросил Фима.
– Не юаней же, – усмехнулся аукционный человек. – Принесите бутылку, паспорт, заключим договор, мы берем двадцать пять процентов от сделки и пять – организационные расходы. Пока мы сфотографируем раритет, пока в каталог дадим картинку. Есть у нас один человечек, который собирает подобные вина, у него хранится шнапс из бара Гитлера и виски Черчилля, початое самим Уинстоном, но не допитое по причине смерти великого англичанина. Думаю, его заинтересует бутылочка Мао Цзэдуна. Может даже начаться борьба, если на аукцион придет Лаврентий Архутик – знаете такого коллекционера? Нет? Неважно, он владеет коллекцией всех вин, которые пил Сталин. Тогда цена подскочит до тридцати, а то и до сорока. В общем, дражайший, аукцион у нас планируется через месяц, так что поторопитесь, не пропадайте, наведывайтесь, спросите Петровичева, это я, находимся мы рядом с Боткинской больницей, знаете такую?
Фима хорошо знал эту больницу, случалось ему и там лежать. Он записал все на листочке, где, когда, кого спросить, и бережно поставил китайскую красавицу в шкаф. Она аж вся засветилась, приобрела матово-жемчужный ореол, и когда встала среди других бутылок, «гуляка Джонни» затушевался, отодвинулся в сторону, а «Лидия» просто спряталась за «Кагором», до того ей стало не по себе.
– Стой здесь, сияй и радуй нас, наш кормчий Мао, великий Цзэдун, скоро придет твой час! – пропел Фима песню, которую только что сочинил.
Страшно довольный, мурлыча свою песенку себе под нос, он по сто раз на дню заглядывал в шкаф, проверял, на месте ли бутылочка, все ли с ней в порядке, не тесно ли ей, не грозит ли какая-нибудь опасность. Он сдувал с нее пылинки, а также завел специальную тряпочку суконную и ежедневно до блеска натирал ее бархатистые бока. Ни капли влаги, упаси господи, чтобы не смазать надпись!
Нам он не проронил ни слова. Это была их тайна – его и Ее. И никто, ни одна живая душа, ни я, ни Рита – до поры до времени не должны были ничего об этом знать. Фима уже представлял, как приедет к нам с аукциона и выложит из портфеля на стол свой объемный вклад – считай, одну треть от стоимости квартиры!
Он даже благоразумно не удалялся из дома, только спускался за газетами. Лишь один единственный раз выехал навестить старого знакомого, бывшего председателя Верховного суда Павла Дмитриевича Тарощина. Хотел у него одолжить денег под процент.
А в этот день к Рите заглянула ее подружка Марианночка. Обычно она с утра до вечера торчит в Ленинской библиотеке, сидит, согбенная, в очках с толстыми линзами, исследует труды декабристов. Рита зовет ее «моя малышка».
Вот они встретились, две подруги, стали говорить о декабристах. Вдруг звонок в дверь.
– Кто там?
– Сантехник.
Рита открывает, на пороге стоит красавец голубоглазый, брови и ресницы выцвели, на голове платок назад повязан, синий, ситцевый, из-под него выбиваются светлые кудри. Рита остолбенела.
– Хозяйка, – он вымолвил с легким притягательным акцентом героя фильма «Табор уходит в небо». – Этажом ниже – потоп. Ваша работа?
– А вы проходите! – отвечает Рита.
– Да я тут с другом!
– Так ведь и я с подругой! – радостно говорит Рита. Через минуту эти свистушки – обеим хорошо за восемьдесят, или, как говорит Марианночка – «очень далеко за сорок!», накрыли стол, достали шпроты, сыр, копченую колбасу, наделали сэндвичей, а Рита, воодушевившись, контрабандой залезла к Серафиму в бар, где он смолоду хранил коллекционные алкогольные напитки, и вытащила первую попавшуюся бутылку с надписью даже не на английском, а на каком-то неведомом никому из присутствующих, восточном языке.
Они наполнили рюмки, Маргарита вскричала:
– Prosit!!!
Все дружно выпили, закусили. Бутылка удлиненная, изящная, как будто там вино, однако напиток оказался очень крепкий. Они даже с Марианночкой опешили сначала. А потом ничего, приноровились, когда покатилась рюмочка за рюмочкой.
Сантехники в замасленных комбинезонах – молдаване, одного звали Марчелло, второго, синеглазого – Грегоре, что привело Риту в дополнительный восторг, – все же заглянули в ванную комнату: никаких следов озер, вышедших из берегов, Рита была сама невинность.
Снова разлили по