Роман с Луной - Марина Львовна Москвина
– Давайте выпьем за то, чтобы наши желания, – важно тостировал он, – всегда совпадали с нашими возможностями!
– Желания сбываются, Грегоре, имейте в виду! – оживленно подхватила Рита. – Причем, как правило, это случается не вовремя и в неограниченном количестве. Как я мечтала, что после войны мой однополчанин Коля Ральников придет ко мне домой и увидит меня в новом платье! И вот кончилась война, я учусь в университете, у меня новые знакомства, новая любовь. Однажды возвращаюсь, а у нас дома в Большом Гнездниковском сидит Коля Ральников – называет мою маму «мамашей», чай пьет, уже утюг починил… Я была в ужасе!
В течение всего их неожиданно и своевольно вспыхнувшего праздника Марчелло молча уплетал сэндвичи, пока «малышка» не поинтересовалась:
– А у вас какое образование, ребята? Тогда именно Марчелло солидно ответил:
– Высшее сантехническое. – До этого момента он не проронил ни слова.
Тут позвонила другая Ритина подружка Тильда Осиповна. У Риты обычно включена громкая связь, чтобы они вместе с Фимой одновременно вели со всеми дружеские переговоры, так что участники развеселой пирушки услышали голос Тильды, исполненный могучей жизненной силы и великих планов на будущее.
Она сказала:
– Маргарита Степановна! У меня в мае будет день рождения. Мне исполнится девяносто лет. Поскольку все мои знакомые умерли, я беспокоюсь, что мне никто не позвонит, не поздравит и не подарит подарков!
– Тильда?! – вскричала Марианна. – Она разве жива? Девяносто?! Да что она выдумывает? Ей больше ста! Я с ней жила в одном доме, мне было три года, а ей уже шестнадцать! У нее отец Осип – очень женщин любил. Один раз он вскочил у всех на глазах в пролетку с лошадями, усадил туда какую-то красотку и уехал.
– И до сих пор не вернулся! А мы его все ждем! – послышался голос Тильды. – Кто там у вас говорит? – она спрашивает.
– Тильда! – кричит малышка. – Это я, Марианна!
– Сюзанна – Марианна?
– Помнит! – захлопала в ладоши малышка. – Сюзанна – это мой близнец.
– А где она сейчас? – спрашивает Тильда.
– Ушла с подругами навещать свою первую учительницу…
Марчелло только диву давался.
– Я с ума сойду, – сказал он, принимаясь за новый сэндвич. – Если этим малышкам под девяносто, то сколько же лет их первой учительнице? Сто двадцать?
– За прекрасных дам! – знай себе тостировал Грегоре. – За то, что они еще в здравом уме и ясной памяти!
– Чушь! – воскликнула Марианна. – Давайте выпьем за нашу неувядаемую красоту и таланты!
– У меня очень много талантов, – скромно заметила Рита. – Но самый главный – стереоскопическое зрение. Это обнаружилось во время Великой Отечественной войны, когда я служила в артиллерии. Я видела, какой самолет летит ближе к пушке, какой дальше – невооруженным глазом. Это все равно что играть на скрипке. Нам даже за это полагалось молоко!..
Одним словом, возвращается Серафим и застает весьма живописную картину: посреди кухни стоит Маргарита с пылающими щеками:
– Тут наш комбат, – с жаром, жестикулируя, рассказывает она, – отдает приказ: «Батарэя, к бою!!!» Он был хохол! Ах, как он пел эту песню: «Рэвет и сто-о-огне Днiпр широ-окiй»… Мессершмиты: «У-у-у!!!», – гудит Рита. – Смиррно! Встать!
Марчелло и Грегоре вскочили, вытянулись во фрунт. А Марианночка хотела встать, но не смогла и осталась сидеть.
– Вольно! – скомандовала Маргарита. Гастарбайтеры сели.
– Да здравствует наша непобедимая сталинская артиллерия! – крикнула Рита.
– Ура! – послышался голос Фимы из прихожей. Все вздрогнули и обернулись.
– Ребята, муж вернулся, – смущенно сказала Рита. – Познакомься, Фима, это наши слесари-сантехники.
– Мы попросили их оказать нам честь отобедать с нами, – церемонно добавила малышка.
– И они, конечно, любезно согласились! Что ж, их можно понять. Такими девушками не бросаются!.. – проговорил Серафим, с неописуемым ужасом узнавая на кухонном столе свою китайскую бутылочку с синей пагодой на фоне изумрудных гор, утопающих в сиреневой дымке.
Марчелло и Грегоре торопливо стали пробираться к выходу.
– Спасибо, нам пора! Под вами – потоп, мы только зашли – посмотреть, не вы ли тому причиной.
– Я тоже побегу, – сказала Марианночка. – Мне завтра статью про Дельвига сдавать в журнал.
Гости ушли, а Серафим, бледный как полотно, трагически поднял над головой опустошенную бутылку с загадочными письменами. Долгое время он стоял так, суровый и величественный.
Наконец он произнес:
– Знаешь ли ты, Маргарита, что сей напиток бессмертия, утоляющий любую жажду, мне лично сорок два года назад подарил Мао Цзэдун?
– Значит, эта бутылка тебе досталась бесплатно! – заметила Рита слегка заплетающимся языком. – Ну, Фима, – сказала она, не сводя с него умудренного жизнью взгляда, – не будешь же ты, взрослый разумный человек, всю жизнь хранить память об этом хунвейбине.
Так наша сплоченная корпорация лишилась как минимум еще семнадцати тысяч долларов. И бывший председатель Верховного суда Павел Дмитриевич Тарощин, к которому отлучился Фима, покинув свой пост сторожевой в тот злополучный день, ничем не компенсировал эту утрату.
– Ой, Серафим, – воскликнул он, – если бы ты вчера обратился, у меня было. А сегодня утром я все деньги отдал, накопленные мной за много-много лет… Знаешь, есть такая услуга – можно предложить своим именем назвать планету. А то планет понаоткрывали, уже не знают, как называть. И ты можешь внести предложение, за деньги, я повторяю. Есть уже звезда «Кока-Кола», есть «Менатеп-банк»… А теперь над вашими головами навеки воссияет планета «Судья Тарощин»!..
Желая хоть как-то загладить свою вину, Рита поехала сдавать в Исторический музей четыре килограмма прижизненной ленинской автобиографии 1923 года, надеясь немного подзаработать, но ее так энергично благодарили, чуть ли не полчаса пожимали руку – словом, довольно быстро выяснилось, что они это приняли в подарок.
К тому же ей наговорили столько хороших слов, что она опять все норовила туда поехать и совершенно безвозмездно отдать им личную переписку деда Степана с Кларой Цеткин.
– У нее деловой хватки вообще нет, – негодовал Фима, припрятывая под диван собрание сочинений Троцкого с автографом.
– Каждый гаврик будет мне мораль читать, – обижалась Рита. – Запомни, Фима, – говорила она, – праведник яко финикс процветет, яко кедр, иже в Ливане, умножится!..
Но не процветал финикс, не умножался в Ливане кедр. Мы генерировали в теле мощные потоки жизненной силы, заглядывали в Беспредельное, мы обрели совершенство и уже уверенно продвигались к бессмертию. Однако ни с нашими добродетелями, ни с нашими накопленными заслугами, ни с нашими гениальными способностями, ни даже с нашей темной малостью нам с Кешей, хоть ты тресни, не удавалось сколотить хотя бы небольшой капитал. Я уж не говорю о том, чтобы выкраивать какие-то сбережения.
– Только
