Почтальонша - Франческа Джанноне
– Я скоро вернусь! – воскликнул Антонио, пытаясь всех успокоить. Потом погладил Лоренцу по голове. – И обещаю писать каждую неделю.
– Честное слово? – спросила девочка, с тоской глядя на отца.
– Честное слово, – кивнул Антонио.
– Не надо клясться, – ледяным тоном произнесла Агата.
Она поднялась из-за стола и унесла на кухню свою нетронутую, еще исходящую паром тарелку.
* * *
Утром 22 июня Антонио взял коричневый кожаный чемодан и поставил его у входной двери. Заглянул на кухню: Агата, с опухшими от слез глазами, процеживала золу из большого котла, в котором кипятила белье. Она собирала золу в плошку, чтобы потом вымыть ею волосы – себе и Лоренце[19]. Антонио вдруг почувствовал щемящую нежность с примесью тоски, но так и не придумал, что сказать. Он вернулся в гостиную, подхватил чемодан и тихо прикрыл за собой дверь.
До дома Карло было рукой подать: брат обещал отвезти его в порт Бриндизи на своем «Фиате-508».
Дверь Антонио открыла Анна. Она окинула взглядом сначала его самого, потом чемодан.
– Карло почти готов, – сказала она.
– Спешить некуда, это я пришел пораньше, – ответил Антонио.
Анна скрестила руки на груди и тяжело вздохнула.
– Когда увидимся? – спросила она, помолчав.
Антонио поднял глаза и молча уставился на нее. Анна смутилась и отвела взгляд.
В этот момент к ним присоединился запыхавшийся Карло. Как всегда, от него пахло ментоловым лосьоном после бритья.
– А вот и я, братишка! – воскликнул он с улыбкой.
Карло сел в машину, Антонио уложил чемодан в багажник. Анна наблюдала за ними от дверей с непроницаемым выражением лица. Напоследок она сказала лишь одно:
– Счастливого пути.
И ушла в дом, не дав Антонио возможности ответить.
9
Июль–октябрь 1936 года
Свадьбу Томмазо сыграли в одно из июльских воскресений в церкви Сан-Лоренцо. Церемония была простой и скромной – так пожелал сам жених. Следовало соблюдать осторожность: у его милой Джулии и без того слабое сердце. Но общее любопытство – всем хотелось взглянуть на платье невесты – было непреодолимым, поэтому у выхода из церкви в ожидании молодоженов толпились кумушки, жаждущие зрелищ. Анна заметила среди них Джузеппину, которая, увидев ее, приветливо помахала рукой и одарила широкой улыбкой. «Она всегда так рада меня видеть», – с теплотой подумала Анна. В следующее мгновение ее взгляд выхватил из толпы двух сквадристов[20], поздравлявших родителей Томмазо, с которыми они, судя по всему, были довольно близки. Анна нахмурилась и с недовольством уставилась на них: даже на свадьбу они приперлись в своих проклятых черных рубашках!
Платье Джулии, сшитое Кармелой, было романтичным и струящимся, с длинными рукавами и драпированным декольте, отделанным жемчугом – таким же, как и на свадебном чепце, украшавшем ее светлые волосы. В руках невеста держала букет калл. По площади тут же пополз шепот: «Какая элегантность, прямо настоящая принцесса!», «Она всегда была такой изящной…», «Эх, жаль, что здоровьем слаба, бедняжка…»
Глаза Томмазо сияли ясно и чисто, словно морская вода у берега погожим летним утром, а щедро набриолиненные иссиня-черные кудри напоминали корону. Никому даже в голову не пришло усомниться, что молодые искренне счастливы и влюблены, – хотя глазевшие на торжество уже спорили, сколько продлится это счастье.
На следующий день Томмазо и Джулия отправились в свадебное путешествие на Амальфитанское побережье. Медовый месяц, впрочем, должен был продлиться всего неделю. Замещать директора на время его отсутствия поручили Кармине – не только в силу его солидного стажа, но и потому, что он оказался единственным мужчиной в конторе.
С наступлением летней жары Анна сменила зимнюю форму на легкую, из синего хлопка, с короткими рукавами. А еще, к величайшему своему облегчению, перестала носить плотные черные чулки, на что Кармине тут же ей указал.
– Ты представляешь Королевскую почту, нельзя разгуливать в чем мать родила, с голыми ногами! – отчитал он Анну.
– Давай договоримся, – парировала она, набивая сумку корреспонденцией. – Обещаю снова их надеть, если с завтрашнего дня ты тоже будешь носить чулки.
Кьяра прыснула со смеху и прикрыла рот ладонью. Элена, напротив, уперла руки в бока и грозно насупила брови, наивно полагая, что эта поза послужит для Анны предостережением. Но та даже не удостоила ее взглядом.
Тем утром она узнала, что вскоре предстоит еще одна свадьба – Анджелы и ее верного плотника. Когда Анна постучалась к невесте, чтобы вручить не привычную посылку, а белый конверт без обратного адреса, она не могла не заметить у той на пальце золотое колечко с маленьким бриллиантом.
– Знаете, вы тоже часть истории нашей любви, – неожиданно проговорила Анджела, и глаза ее заблестели от слез. – Когда я буду рассказывать о ней детям, непременно упомяну прекрасную почтальоншу, которая каждый вторник приносила мне подарки от их отца.
Анджела добавила, что сразу после свадьбы переедет в Лечче, в дом, который будущий муж купил специально для их семьи, в двух шагах от своей мастерской.
– Мне будет так горько сознавать, что я больше вас не увижу, – призналась девушка.
Анна смущенно улыбнулась в ответ. Потом достала из кармана жакета свои визитки и протянула одну из них Анджеле.
– Вот, покажешь детям.
* * *
Занятия с Джованной продолжались: за исключением воскресений, Анна приходила в Ла-Пьетру почти каждый день, с четырех до шести вечера. Как Анна и надеялась, пылкая натура Джованны сразу откликнулась на роман, и она трепетала всякий раз, когда на страницах встречались Элизабет и обаятельный мистер Дарси. Любопытство, поженятся они или нет, придало ей сил: в последнее время все чаще случалось, что, завершив урок, Джованна продолжала читать самостоятельно. Поначалу она осиливала лишь несколько строк, но через два месяца уже могла прочесть целую страницу.
А вот с письмом было куда сложнее. Анна начала учить ее писать открытки для священника дона Джулио: садилась рядом и диктовала по слогам каждое слово. Если послание выходило слишком длинным, на него могло уйти несколько дней.
В последней открытке дон Джулио сообщал, что во второй половине августа приедет навестить родственников и будет очень рад снова увидеть Джованну. Если, конечно, она тоже этого хочет, добавлял он.
* * *
А первое письмо от Антонио пришло лишь накануне ночи святого Лоренцо, вместе с первым звездопадом[21]. Прочитав имя адресата – Лоренца Греко, улица Паладини, 43, Лиццанелло, Лечче, Италия, – Анна на миг почувствовала, как перехватило дыхание. Трясущимися руками она перевернула конверт и взглянула на обратный адрес. Да, Антонио наконец написал, после стольких недель молчания!
Анна подумала, не вскрыть ли конверт и не прочитать ли письмо раньше всех: она прекрасно знала, как аккуратно отклеить край и потом запечатать письмо снова так, что никто ничего не заметит. С минуту она мучилась сомнениями, застыв у большого стола и не отрывая глаз от изящного, аккуратного почерка Антонио.
Бой часов на городской ратуше – пробило девять – вырвал ее из раздумий. Анна тряхнула головой, словно отвешивая себе мысленную пощечину, устыдилась: «Господи, о чем я только думаю?» – и тут же спрятала конверт обратно в сумку.
Агата распечатала письмо, нетерпеливо разорвав край, и достала два листка: один, совсем коротенький, адресованный ей, и второй, исписанный с обеих сторон, – для Лоренцы. Жадно пробежав глазами несколько строк, Агата без сил
