Чужой ребенок - Родион Андреевич Белецкий
– Смотри, водопровод есть, – сказал Миша, – электричество.
На маленькой кухне стояла электрическая плитка и чистые кастрюли с почерневшим днищами. Миша открыл кухонный шкаф.
– Ого! Есть овсянка! – воскликнул он.
Вот после «овсянки» у Иры и случилась истерика. Но она не кричала, чтобы не напугать Ванечку, она шипела, и от этого становилось еще страшнее.
– Мы умрем здесь! Ванечка погибнет! Сволочь ты бесчувственная! Он крохотный! Он не выдержит! Овсянка! Мы сдохнем все трое, и крысы нас съедят! Никто нас не найдет, господи, я уже умираю в этой дыре! И друг у меня дебил малахольный! Ничего не поможет, ничего!
Мише понравилось, что она назвала его другом. Значит, не всё потеряно.
– Что нужно? – сказал он с решимостью. – Я сейчас всё принесу!
– Кормить его нужно. Смесь развести. У нас на пару раз осталось только!
– Чайник есть, вода есть. Смесь достану. Что еще нужно?
– Чтобы ты заткнулся!
– А еще что?
– Прикорм. Кашка. Фрукты, овощи свежие.
– Жди здесь, – сказал Миша, – никуда не уходи!
Ира посмотрела на него, приподняв бровь:
– Ты дурак?
– Нет. Жди здесь и не открывай никому!
– Ты куда собрался?
– Я мужик, я всё решу! – сказал Миша.
– Стоять!
– Что?
– Только не воровать!
Миша задумался:
– А как же я…
– Не знаю. Только я не хочу, чтобы тебя приняли. Это тебе не Москва, ты в подъезде не спрячешься. Ты – на виду! Не воровать, дай мне слово.
– Хорошо. Даю, – сказал Миша и вышел.
По дороге поднял калитку и аккуратно прислонил ее к забору.
* * *
Говорить мне с дочерью олигарха было не о чем. Даже собака от нее сбежала, села возле двери и сделала вид, что кого-то ждет.
– Есть хочешь? – спросила Аня после двадцати минут молчания.
– Не-а.
– Можем заказать еще что-нибудь.
Я помотала головой.
– Выпить хочешь?
Я отказалась. Мне и в трезвом виде сложно держать язык за зубами, а пьяной тем более. Меня в институте звали Правда-матка.
– А я выпью.
– Дело твое.
Пила она самый мерзкий напиток на свете – крепкое пиво. И запаслась она им надолго. В холодильнике свободного места не осталось.
– Мужик есть? – спросила Аня между глотками.
– Нет. А у тебя? – думаю, нечего меня допрашивать.
– Не твое дело.
– Вот и поговорили.
После огромной паузы она объяснила:
– Ты всё отцу расскажешь.
Я хоть и не пила ни капли, но тут у меня терпение кончилось:
– Ты мне, Анечка, на фиг не сдалась со своей сложной судьбой! У меня своих проблем выше крыши. И здесь я только по служебной надобности. Тебя поддержать была команда. Команда в процессе выполнения! А твои приключения и романы мне на фиг не уперлись!
Сказала я это и сразу подумала, что Анечке ничего не стоит произнести короткое слово «фас», и на моей умной голове ни носа, ни ушей не останется. Буду кататься на инвалидной коляске и пить жидкую кашу из трубочки.
Но дочь миллиардера справилась с агрессией, просверлила меня насквозь взглядом, сходила за еще одной банкой и, выпив половину, поменяла гнев на милость:
– Я его потеряла, потому что волосы покрасила…
Мне стало понятно, что говорит она о ребенке.
– …В сиреневый. Вышла такая. Иду, в каждую витрину смотрю. Коляску перед собой толкаю… Пипец как нравлюсь себе! Увидела тряпки какие-то на Столешниковом. Вошла в магазин, а коляску у входа оставила. – Аня тяжело вздохнула. – С пакетами выперлась довольная, вниз их пихнула. Повезла коляску, смотрю, а она пустая. Я не могла поверить. Я просто не могла поверить, понимаешь?!
– А чего ты отцу сразу не сказала? – спросила я.
– Его отец меня бросил. После родов сразу.
– Я про твоего отца говорю.
– Пошел он!
Она сидела и смотрела в одну точку, с полупустой банкой крепкого пива в руке, и казалась более пьяной, чем была на самом деле. Пошел так пошел. Что тут можно было еще сказать?
– Вены себе порезала, – сказала Аня. – Поняла сразу, что я вообще никто. Что я лишняя, так поняла.
Она говорила с паузами, я не встревала.
– Меня менты спасли. Во. На другой руке тоже…
Она сдвинула рукав белого платья, рука была исполосована – толстые белые зажившие шрамы. Полосы свихнувшейся тигрицы.
– В больничке провалялась под таблетками потом. Как овощ, – Аня отхлебнула пива. – И всё. Как найти? Где искать?
– Может, хватит уже бухать? – сказала я неожиданно для себя самой.
– Может быть, – сказала она и отхлебнула еще. – Я всё про тебя знаю. Ты с моим отцом не спишь.
– Всё правильно, – говорю, – я встречаюсь с Генычем.
– Не верю. Геныч – дебил.
– Зато какие усы!
– Будешь спать на диване. Здесь. И я свет не выключаю.
– Совсем?
– Не, верхний выключаю, а лампы – нет.
– Почему?
Мажорка мне не ответила.
Я решила не возбухать и остаться на ночь. В этом были свои плюсы. Мне не придется снова стать свидетелем брачных игр бегемотов обыкновенных.
* * *
Денег не было совсем. Было несколько краденых и заблокированных карточек, которые Миша хранил, несмотря на запрет Иры. Хранил, надеясь на чудо, вдруг заработают.
Стоя перед магазином с кратким названием «Мясо», Миша тасовал эти карточки в руках, неумело, как начинающий картежник. Смотрел на двери магазина, из которых вышел мужик с полным пакетом продуктов.
Правой рукой, локтем, – в челюсть, левой – вырвал пакет и бежать. Так бы он сделал раньше. Но теперь обещание, данное Ире, останавливало его. Парадоксально, но обещание породило желание стать хуже, гораздо хуже, чем он есть. Ведь хорошие люди – это люди слабые. Быть слабым Миша не желал, но момент упустил. Мужик ушел к себе на теплую дачу, жарить вкусные шашлыки. А Миша убрал пачку заблокированных карточек в карман и вошел в магазин.
А вдруг в магазине совесть ослабит хватку и память подведет. Забудет он обещание, данное Ире.
Внутри за прилавком стояло три мужика в кровавых фартуках.
– Здрасте, – сказал Миша.
– Здравствуйте, – ответил один из них, аккуратно выговаривая неродное слово.
Миша прошелся вдоль прилавка, рассматривая продукты. Были в магазине «Мясо» и бакалея, и овощи-фрукты, и товары для детей. Всё, представленное там, он тоже хотел бы украсть, но не мог. Связку бананов и пачку манной каши он стащил бы в первую очередь. Но голос Иры сказал изо рта лежащей здесь же чудовищной воблы:
– Обещай мне не воровать!
– Ладно, ладно, – ответил Миша вполголоса.
– Простите, что вы сказали? – спросил продавец вежливо и медленно.
– Я хотел…
– Что?
Миша покраснел с ног до головы.
– У меня ситуация… – начал он.
– Какая ситуация? – продавец легко подался вперед. Ему явно было интересно.
Миша словно камни для Стоунхенджа рожал, а не слова выговаривал:
– Мы с женой… оказались в сложном положении… Она родила… ребенку полугода нет… и она… и я… мы – новые здесь… денег нет… надо ребенка покормить… Помогите…
Последнее слово Миша сказал так тихо, что его слышала только маленькая девочка Дюймовочка, убегающая от озабоченного крота.
– Э, нет, – сказал продавец, выслушав Мишу. – Нет для тебя ничего. Иди отсюда по-братски.
Заметно было, что продавец перестал следить за правильным произношением. Миша, собрав всю волю в кулак, сказал:
– Пожалуйста.
Результата не было.
– Иди, иди, – махнул рукой продавец. Он обернулся к двум своим коллегам и что-то сказал на чужом языке.
Миша пошел на выход. Ему уже хотелось не просто воровать, а кого-нибудь убить. Но тут Мишу окликнул другой продавец, видом значительнее, чем первый. Борода у него росла хуже остальных, но говорил он лучше. Совсем без акцента:
– Погоди!
Миша обернулся.
– Ребенок кто? – спросил второй продавец.
– Мальчик, – ответил Миша.
– Есть хочет?
Миша кивнул.
И дали ему еды! И бананы, и кашу, и яблоки! Молока дали, хотя он не просил, и кинзы огромный пучок. Большой, как букет цветов.
* * *
– Ты храпишь? – спросила Аня.
– Не знаю, – сказала я.
– Это плохо, потому что я – храплю.
– И чем это плохо?
– Когда двое храпят, они будят друг друга.
– А если, – говорю, – только ты храпишь, то будишь меня только.
– Я тебе зубную щетку купила, – сказала Аня.
Еще мне достались тапочки и халат с логотипом отеля. Я позвонила отцу.
– Меня сегодня дома не будет.
– А что случилось? – отец плохо скрывал радость.
– Служебная командировка.
– Не забывай предохраняться! – неожиданно предостерег отец. Никогда мы раньше не поднимали подобных тем. Моим половым воспитанием занималась улица Вилиса Лациса. Особенно дома 25, 27 и 17.
– Папа, могу тебе посоветовать то же самое.
– Доча, – сказал папа, – мне пора.
– Разумеется.
Диамара, должно быть, как обнаженная Маха, лежала сейчас на папиной
