Чужой ребенок - Родион Андреевич Белецкий
– Привет, – сказала Аня, дочь олигарха Филимонова. – Ты новый номер моего отца знаешь?
* * *
Ира и Миша вместе кормили Ванечку. Вернее, Ира кормила, а Миша смотрел.
– Давай, милый. Еще ложечку.
– Дай я. В смысле, покормлю, – сказал Миша.
– Сама справлюсь.
– Это… – Миша почесал затылок.
– Что?
– Ты извини. Я не хотел.
– Всё ты хотел. Проституткой меня назвал.
– Прости. Но ты же встречалась с ним. С доктором.
– Он меня шантажировал, ясно тебе? Угрожал. Замуж звал.
Миша замолчал надолго. Чесал голову, пыхтел.
– Ты бы пошла? – спросил он.
– А я сходила. Там слишком хорошо показалось, так я вернулась к тебе, дураку.
– Спасибо, – ответил Миша искренне. – Спасибо за то, что вернулась.
– Не смотри на меня так! – сказала Ира.
– Как?
– Мне самой извиняться хочется. А я не буду!
– Не надо.
– Не буду.
Миша подсел к Ире. Та отодвинулась.
– И целоваться я не буду. Нет. Нет, я сказала.
Но все же они поцеловались. И в этот момент Ванечка засмеялся.
– Ух ты, слышала?! Ты слышала? Он смеется!
– Знаешь почему?
– Ну?
– Ты целоваться не умеешь.
* * *
Я шла вслед за Генычем по коридору, чувствуя ногами ковер, глядя на ангелов, которые не казались мне уже такими идиотскими. Вот что значит долгая разлука.
– Пришел злой, – говорил Геныч на ходу. – Очень злой. Говорят, в Белом доме был. Там ему хвост накрутили.
– Кто говорит?
– Это неважно. Ждет тебя.
– Может, не надо?
– Сама ему так и скажи.
Геныч открыл дверь кабинета, как маленький таец открывает вольер с крокодилами для олуха-туриста.
Я вошла. Олигарх Филимонов стоял у окна, сцепив руки за спиной.
– Здравствуйте, Александр Александрович.
– Закрой дверь, – сказал Филимонов.
Я подчинилась.
– Она мне звонила, – Филимонов повернулся ко мне.
– Кто?
– Ты дуру-то из себя не строй!
– Аня? Дочка ваша?
И тут Филимонов расплылся в улыбке. Я этого никогда не забуду. Я бы меньше удивилась, если бы у него выросли рога. Улыбка на его лице – как трещина в камне, из которого только что вытащили меч короля Артура.
Но сюрпризы не закончились. Филимонов, видимо, чтобы окончательно меня добить, запел! Если быть точной, замурлыкал:
– Она мне звонила! Звонила! Звонила, там-там-там-та-ра…
Вы когда-нибудь видели танцующего олигарха?! Я видела и скажу вам, это так себе зрелище. Представьте себе, змея вылезает из унитаза и начинает в ритм качать головой. Образ так себе, но я над ним еще поработаю.
Филимонов закрыл жалюзи. Наверное, чтобы в Кремле не увидели.
– Она сказала, что меня ненавидит! Но она жива! Жива!
– А она приедет?
– Пока нет. Но приедет! Обязательно приедет! Никуда не денется-а-а-а!
Состоялся первый после разлуки разговор между олигархом Филимоновым и его дочерью. Я сама при нем не присутствовала, мне Геныч пересказал в общих чертах. Когда Аня вошла, Филимонов не удержался, бросился обниматься.
– Милая моя, это такое счастье, ты не представляешь!
– Пап, отпусти меня.
Филимонов отступил.
– Да, прости. Сам не одобряю тактильные контакты. Просто ты нашлась…
– Я нашлась, – сказала Аня. – А он потерялся.
– Кто потерялся, не пойму?
– Мой сын, твой внук.
Филимонов застыл, глядя в одну точку, потом ожил:
– Внук? У меня есть внук?
– У меня украли ребенка. Твоего внука. Три месяца назад. Мальчика. Вытащили из коляски.
Филимонов убрал улыбку, взял паузу, поправил манжеты:
– Почему ты мне ничего не сказала?
– А ты когда-нибудь входил в мое положение? Ты когда-нибудь слушал меня дальше первого слова?
Помолчали.
– Прости, – сказал олигарх Филимонов. А после подошел и погладил дочь по голове. Аня не возразила.
– Я обыскала всю Москву. Его нигде нет. Я сломалась, папа.
Филимонов обнял Аню. Они стояли обнявшись.
– Я его найду, – сказал Филимонов.
– Не обещай…
– Нет. Обещаю. Я его найду!
* * *
Баба Таня разбудила их в три ночи.
– Подъем, кавалерия!
– А? Что?
Оба сели на кровати одновременно.
– Что случилось, баб Тань? – спросил Миша.
– Вы бы позвонили хоть. Меня в полиции всю ночь продержали. Как преступницу какую-то. А вы спите и в ус не дуете!
Ира охнула, спустила ноги с кровати:
– За что же это вас?
– Доктор твой настучал, что вы похитители детей. Меня с вами под одну гребенку. Допрашивали, измучили, сволочи.
– И что вы сказали? – Миша быстро пошел к окну, выглянул на улицу.
– Не бойтесь, голуби, не сдала вас. Но вам бежать надо отсюда.
– Как бежать? – Ире хотелось залезть обратно под одеяло.
– Быстро. Они сюда как на работу будут ходить, помяните мое слово.
– Но мы… как же? Куда мы пойдем?
Миша понял всё быстрее, кинул Ире скомканные джинсы.
– Ир, собирайся.
Ира подчинилась, стала одеваться, но все же спросила:
– Миш, куда мы с ребенком?
– Найдем куда, – он повернулся к домохозяйке: – Спасибо вам, баба Таня. Выручили.
Бабушка улыбнулась:
– Не люблю ментов. У меня муж сидел. Прощайте, молодые люди.
– Ира, не плакать! – приказал Миша.
– Спасибо вам, – сказала Ира и громко всхлипнула.
– Подождите, – сказала баба Таня, когда они были уже у двери, – вот вам…
– Это что?
– Ключ, слепая, что ли? Дом у меня в Малиновке. Не мой. Сына моего.
– А сын там сейчас? – спросил Миша.
Баба Таня как была кремень, так и осталась:
– Был. Спился, – и ни слезинки. – Всё, обняла.
Они вышли на холодную, пустую улицу.
– Давай я Ваню понесу.
– Нет. Я сама. Мне не тяжело. Как же мы теперь, Мишенька?
Девятая глава
В эту темную, непроглядную ночь зачем я встала по делам своим неотложным? Зачем спустила согретые ноги на ледяной паркет и поспешила в комнату уединенных размышлений?
Зачем? Зачем?
В страдающем Средневековье было иначе. Рыцарь и Прекрасная (или не очень Прекрасная) Дама спят под балдахином. Пищат в ночном замке объевшиеся мыши. Переругивается за крохотными окнами пьяная охрана в ожидании призрака. И если Рыцарю приспичит, он терпит как герой до утра. И Дама Прекрасная терпит. Потому что идти по крепостной стене ночью себе дороже. А если ядро? Если тень отца Гамлета? Скользкий мох? Неверный шаг – и ты в крепостном рву в компании с парой десятков утопленных сарацинов.
Но Средневековье мне только снилось.
Проходя по темному коридору, я услышала, как занимаются любовью два танка, два велоцираптора перед падением метеорита. Делали они это из последних сил. Велоцирапторы знали, что метеорит вот-вот свалится и это их последний шанс. Лё шанс финаль! Так я буду называть секс моего папы и Диамарки.
И еще я услышала тихий стон моего отца и голос моей новой мамочки, которая вполне отчетливо произнесла:
– Ты мой варвар! Ты мой кудесник!
После этого заснуть была не судьба. Я считала овец. Но те тоже начинали лезть друг на друга и устраивать бесстыдную овечью оргию. Я положила голову на одну подушку и накрылась другой. Но проклятые вопросы теснились в непричесанной голове. Один из них: есть ли секс после ста килограммов?
Ответ был очевиден. Есть.
На работе моей ходили, толпились незнакомые люди в костюмах и полицейских кителях. Я услышала слова «база данных». На одной из дверей висел листок с надписью: «ШТАБ». Буквы заваливались набок, как люди во время запоя.
Геныч подошел ко мне и подмигнул:
– А я ведь подполковник в отставке! Не знала?
– Мне нужно отдать вам честь?
– Не сегодня, – сказал Геныч.
– Что вообще происходит? – спросила я, хотя и сама уже догадалась.
– Ребенка ищут. Внука! Сан Саныч всю Москву на уши поставил. И уже есть зацепки.
– А где Аня? – спросила я.
– Пошла в салон красоты.
– Куда-куда пошла?
Если бы она отправилась на кратер вулкана Тейде, я бы удивилась меньше.
– А табличку – это вы нарисовали? – спросила я.
Геныч расправил плечи:
– Нравится?
– Очень, – сказала я.
* * *
По полу вагона каталась пустая бутылка из-под пива. Миша заметил, что ее звук раздражает Иру, и остановил бутылку ногой. Не считая бутылки, в электричке было подозрительно чисто.
– Малиновка – звучит мило, – сказал Миша и откашлялся.
– Москва – это звучит мило. Улица Тверская звучит мило, – сказала Ира. – А Малиновка звучит отстойно!
Ванечка спал у Миши на руках. Ключ от дома Миша положил в маленький карман джинсов и постоянно его проверял, одной рукой продолжая удерживать ребенка.
– Ему полезно пожить на природе, – Миша искал плюсы в их положении.
Но Ира находила одни минусы:
– Природа – это отстой. Это комары, это холод. Это туалет на улице. Ненавижу природу. Там всегда грязно!
Ира отвернулась и стала смотреть в окно, за которым пролетала грязная, отстойная природа.
На очередной станции в их вагон вошла пара подростков. Они, усевшись сбоку от входа, принялись целоваться с такой жадностью, словно хотели выпить друг у друга всю кровь.
Миша с тоской смотрел на счастливую пару.
