Чужой ребенок - Родион Андреевич Белецкий
Побежали дальше. В районе Цветного бульвара я поняла, что ничего более ужасного в жизни моей уже не случится, и решила победоносно отдать концы.
«Безымянная, страшная, потная девушка умерла от остановки глупого сердца на улице Петровка. При обыске в кармане у нее обнаружены огромное тщеславие, несколько пустых надежд и нераспечатанная пачка презервативов, купленная в прошлом веке». Так напишет «Московский комсомолец».
Чаяла смерти, как избавления. Но еще один неприятный человек не дал мне увидеть долгожданный свет в конце туннеля.
– Девушки, – в окне черного автомобиля качалось усатое лицо Геныча, – красавицы!
У одной из красавиц язык покоился на плече и соленый пот капал прямо с кончика носа. Глаза, сошедшиеся возле носа, внимательно наблюдали за каждой падающей каплей.
– Нашли! – крикнул Геныч.
Тут я, знаете ли, окаменела, буквально превратилась в потный памятник самой себе.
– Что? – переспросила Аня.
– Нашли ребенка! – Геныч широко улыбался. – Прыгайте в машину!
* * *
Миша вернулся под утро, когда Ира сидела с неспокойным младенцем на руках. Он встал в контровом свете дверного проема. Спортивная фигура его выделялась в молочной полумгле дачного утра.
– Где ты был?
– Это не важно.
Ира почему-то не возмутилась. Она приняла этот ответ спокойно, с достоинством.
– Мне важно всё, что с тобой происходит. С тобой и с Ванечкой.
– А кто для тебя важнее? – вдруг спросил Миша.
Этот ужасный вопрос поставил Иру в тупик.
– Мне обязательно выбирать?
– Обязательно, – кивнула фигура. – Кого ты выберешь?
– Но я не хочу! Не хочу! – неожиданно для себя Ира закричала и проснулась, очнулась ото сна, словно резко протрезвела.
Миша сидел рядом с ней на кровати с виноватым видом.
– Ты где был?
– Не волнуйся.
После этих слов она всегда начинала волноваться еще больше.
– Где? Ты? Был?
– Это не важно.
– Ты что-то сделал?
– Ничего.
– Говори! Я по глазам вижу!
Миша помялся на месте и вдруг улыбнулся нехорошей улыбкой.
– Что ты сделал?! – закричала Ира и окончательно проснулась.
Никакого Миши рядом не было. Она посмотрела на часы. Девять утра. Ей стало нехорошо. Она обернулась в поисках Ванечки.
* * *
– Не могу рассказать. Не спрашивайте. Сами всё увидите, – говорил нам Геныч по дороге.
– Мы у тебя ничего не спрашиваем, – сказала Аня.
К такому повороту Геныч был явно не готов. Он помолчал, пожевал губы.
– Спрашивайте, – сказал он. – Всё расскажу.
– Где он? – спросила Аня.
– К вам в номер привезли, – ответил Геныч.
– Он в порядке? – голос у Ани только казался твердым.
– Здоровенький, две руки, две ноги. Сейчас сами убедитесь.
Мы помолчали.
– Еще спрашивайте, – сказал Геныч.
– Вы покрасили усы? – спросила я, чтобы его позлить.
– Почему покрасил?
– Не знаю, – сказал я. – Захотели казаться моложе.
– Это мой настоящий цвет.
– А почему брови другого цвета? – спросила я.
– Плохо такое говорить, – сказал Геныч, нахмурившись. – Брови мои также имеют природный окрас. Да, окрас.
Аня молчала. Больше она про ребенка ничего не захотела узнать, но она так волновалась, что я слышала стук ее сердца. Или это стучало где-то в моторе.
Номер наш напоминал Казанский собор во время патриаршей службы – народу не протолкнуться, и все молчат.
Молчание напугало меня больше всего. Аня же невозмутимо раздвинула по сторонам мужиков в полицейской форме и подошла к дивану, на котором сидел олигарх Филимонов.
Рядом с ним стояла переноска для младенцев. В ней лежал розовый ребенок. Он постоянно двигался, кряхтел, морщился. Что-то не давало ему покоя. Может быть, то, что на него, голого, смотрело всё командование московской полиции? Когда Аня подошла к дивану, Филимонов легко поднялся и провел быстрой рукой по волосам.
Аня, как в замедленной съемке, нагнулась над младенцем. Я задержала дыхание. И не я одна. Скрипнул чей-то ремень.
– Это он? – спросил Филимонов.
– Это она, – ответила Аня.
– Она?
– Это она, пап. А у меня мальчика украли!
* * *
Ванечка никогда не спал так долго. Никогда. Ира прислушалась к его спокойному дыханию, вдохнула запах, самый сладкий аромат на планете Земля, тихонько встала, привычно обложила Ванечку подушками и вышла на улицу.
Холодное утро. Дачные собаки, лаявшие всю ночь, заткнулись. Было неприятно тихо.
Ира вернулась в дом, заперла дверь. Села, подтянув колени к груди. Ей хотелось сложиться, стать плоской, провалиться за плинтус, за обои, за старые газеты с отчетами съездов. Она себя-то не могла защитить, а Ванечку уж тем более!
В дверь сильно постучали.
– Господи, – сказала Ира.
Стук повторился.
Ира бросилась, схватила Ванечку прямо вместе с теплыми, смятыми пеленками и бросилась к окну, но поняла, что не сможет вылезти вместе с младенцем, даже окно не сможет открыть. Она тут же отчаялась, представила самое страшное, решила, что будет сражаться за Ванечку до смерти, подошла к двери и отважно спросила:
– Кто там?
– Я это, – сказала за дверью баба Таня. – Открывай.
С бабой Таней всё устроилось. И чай, и завтрак, и смесью Ванечка не обжегся, потому что она плеснула на запястье, проверила, а после дала ее ребеночку. Поев, Ванечка разулыбался. Только одно было очень плохо. Не было Миши. Она звонила, но телефон был отключен.
– Может, сбежал от тебя?
– Не мог. Он не такой.
– Все они не такие.
– Мой совсем не такой. Он бы меня не бросил никогда.
– Бабу себе нашел.
Ира замотала головой:
– Нет!
– Чего это?
– Лучше меня нет никого!
– Ну у тебя и самомнение!
– Девушка должна собой гордиться!
– Должна, – кивнула баба Таня головой. – Когда есть чем.
Ванечка не захотел идти к Ире на руки. Остался у бабы Тани.
– Тогда у твоего запой, – предположила баба Таня, пожевав губами.
– Он не любит пить, – сказала Ира.
И поднялись брови старого, повидавшего человека.
– Как не любит?
– Ну, вино немного. Если хорошее.
– Бабы нет, не в запое, и в постели старается… Так тебе золотой мужик достался!
У Иры, кажется, температура поднялась от такой похвалы, она скромно сказала:
– Я знаю.
– Если не пришел, значит, что-то случилось.
– Не каркайте! – сказала Ира.
– А, не верю я в приметы, – махнула баба Таня рукой. – И тебе не советую. Иди поищи его. А я с Ванечкой посижу.
– Где его искать-то?
– Не знаю. Тебе сердце подсказать должно.
– Сердце должно подсказать? Это не примета случаем?
– Это не примета, это интуиция! – баба Таня подняла палец вверх.
* * *
Аня сидела в кресле с закрытыми глазами. Руки как плети. Ноги расставлены в разные стороны. Я стояла над ней, и мне было очень-очень ее жалко.
– Ты как? – спросила я.
– Нормально, – сказала Аня, не открывая глаз.
Подошел грустный Геныч с опустившимися вниз кончиками усов. Он тоже чувствовал свою вину.
– Это, конечно, ерунда, – сказал он. – Ерунда.
Олигарх Филимонов приказал выгнать всех из номера, кроме поставленной присмотреть за ребенком кастелянши. Та сидела на диване с крохотной девочкой на руках, качала ее, говорила глупые детские слова и неожиданно вызвалась покормить девочку грудью.
Филимонов и Геныч резко отвернулись. Я то-же отвернулась от неожиданно обнаружившегося во мне стеснения. Аня продолжала сидеть с закрытыми глазами. Кажется, интерес ее к жизни был потерян. Отец пробовал с ней поговорить, но та отвечала неохотно и односложно, не открывая глаз.
– Раз не твоя, будем искать дальше, – сказал Филимонов.
– Где ее взяли?
– Тоже у цыганки отобрали. На Беговой.
– И куда ее теперь?
Геныч пожал плечами:
– В детский дом.
– Нет, – сказала Аня. – Я ее забираю.
Геныч и Филимонов переглянулись.
– Ты уверена? – спросил Филимонов осторожно.
– Да.
Филимонов хотел что-то сказать, но Аня посмотрела на него взглядом Саломеи, падчерицы Ирода.
– Папа, ты же поможешь мне ее удочерить? – спросила она. И добавила: – Пожалуйста!
Аня взяла крохотную девочку на руки и начала качать.
Олигарх Филимонов сказал Генычу:
– Педиатра найди.
– Какого?
– Самого лучшего. И еще…
– Что? – спросил Геныч шепотом.
– И еще другого врача. Чтобы мог ей… – Филимонов кивнул на Аню. – Чтоб мог антидепрессант выписать.
– Сделаю! – сказал Геныч.
Как исполнитель он был незаменим. Уверена, что жена ему дома говорит: «Ты должен заняться сегодня со мной диким сексом ровно в 16:53». «Сделаю!» – отвечает ей Геныч.
До прихода педиатра Филимонов приказал запереть номер, чтобы Аня не сбежала. Но та и не пыталась. Она встала с кресла, покурила в окно, выпила колы из мини-бара и села к кастелянше. Они, как лучшие подруги, сидели рядышком, склонившись над маленькой девочкой, и разговаривали вполголоса. О чем, я не слышала. Я даже начала ревновать. Вроде меня ж назначили лучшей подругой.
Пришел доктор. Положительный, небольшого роста и очень серьезный.
– Денис Николаевич, – представился он, помыл руки и сразу начал осмотр малышки.
Он послушал девочку и, аккуратно осматривая, начал спрашивать:
– На живот переворачивается?
– Не знаю. Я ее в первый раз вижу.
Доктор удивленно посмотрел
