Чужой ребенок - Родион Андреевич Белецкий
Поговорив с отцом, я немного потупила, разглядывая в окно ночную Москву, по которой носились на машинах бешеные приезжие, оставляя за собой полоски света и выхлопные газы.
Москва представлялась мне циклопической соской, которую мусолил огромный, неспокойный младенец. Но неразумный ребенок не понимал, что ничего высосать из нее невозможно. Это пустышка, однако она успокаивает.
* * *
Отходя от магазина, Миша заметил богатый дом. Забор – чуть выше пояса, окна открыты даже на первом этаже. Вместо решеток – вялая сетка. Чутье ударило в большой бубен и громко сказало Мише, что сюда можно было бы залезть.
– Нет, – сказал Миша в своем сердце.
– Можно! – сказало упрямое Чутье.
– Мне уже ничего не надо, – сказал Миша в своем сердце. – Все продукты у нас уже есть!
– Разве дело в продуктах? – спросило Чутье. – Неужели дело в них?
– А в чем? – спросил Миша в своем сердце, уже зная ответ.
Дело было в азарте. Вот в чем было дело. Дело в опасности и скорости. С ребенком на руках далеко не убежишь, а тут такой шанс.
Когда он вернулся домой, Ванечка спал, Ира спала тоже. Всё было не так страшно. Никто не умер от голода. Он специально положил сумку на пол так, чтобы слышно было: добытчик пришел.
– Это ты? – спросила Ира сонно.
– Я! Я продуктов принес!
Но Ира его даже не похвалила. Просто ничего не сказала и имела наглость опять уснуть. Это равнодушие сильно задело Мишу.
Некоторое время он сидел, глядя в одну точку, перебирал в голове названия продуктов, которые сумел добыть ценой собственного унижения. И вдруг понял, что страдать у него сегодня не осталось сил.
Миша подлег к Ире и скоро уснул.
* * *
Сквозь сон я услышала шаги. Кто-то дышал мне в лицо. Миллиардерша никак не уймется, подумала я и открыла глаза. Отпор было давать некому. Собака породы дог нависла надо мной, смотрела не мигая. Дрожали щеки.
«Красивый он, – подумала я. – Цвет – мокрый асфальт».
– Чего ты хочешь? – спросила я дога.
Дог тихо скулил. Он хотел общения. Или гулять.
– Я сплю, – прошептала я.
Дог резко мотнул головой и не сдвинулся с места.
– Ты просто морда, – сказала я тихо. – Морда наглая, ты избалованная морда. Как твоя хозяйка. Только тебя прогнать можно. Пошел отсюда! У тебя есть место, вали туда. Фу, – добавила я.
Дог посмотрел на меня с врожденной, бесконечной грустью и… заплакал. Я не ослышалась, он плакал, всхлипывая.
Я приподнялась на кровати и поняла, что плачет вовсе не собака.
Дверь в спальню была открыта, но зачем-то я пошла туда на цыпочках. Так идут персонажи из фильмов ужасов, идут сами, по своей воле, идут на растерзание какой-то неведомой херней.
Аня лежала в одежде на заправленной кровати лицом вниз. Дочь миллиардера горько плакала.
Когда я шагнула в спальню, она резко повернула голову.
– Уйди!
– Фиг тебе, – сказала я.
– Ты чего, в морду хочешь?
– Рискни.
Возникла пауза, во время которой стороны молчали и соображали, что дальше делать.
– Ты плачешь? – спросила я.
– Нет, я на велосипеде катаюсь.
– Это из-за ребенка?
– Да пошла ты!
– Мне очень жаль, – сказала я.
Сказала то, что чувствовала. Но мой ответ дочку Филимонова не устроил.
– Да ты понятия не имеешь, что значит ребенка потерять!
Я промолчала. Верно она сказала, я понятия не имею.
– Я, сука, болею с тех пор! Я мучаюсь так, что тебе даже не снилось!
Верно она говорит, мне такое не снилось.
– Чего ты замолчала? – спросила Аня.
– Я думаю.
Аня вдруг засмеялась. Смех сквозь слезы это называется.
– Думает она! И о чем твои думы?
– Только без обид.
– На ущербных не обижаются.
– Сама такая.
– Ну говори, о чем ты думаешь?
– Ты с собаками мутишь, это замена такая, да?
– Говно из тебя психолог.
Словно подтверждая мои слова, в спальню вошел дог. Аккуратно ступая, он приблизился к кровати, постоял, а потом полез на чистую постель, неуклюже, своими негнущимися лапами, как пьяный таракан. Устроился, заняв собой большую часть кровати. Аня даже ухом не повела.
– Чего хотела-то?
Дог положил ей голову на попу. Аня, кажется, и этого не заметила.
– Услышала, ты плачешь…
– И?
Я пожала плечами и вышла.
«Плач – не повод для беспокойства», – говорили древнегреческие стоики Пурген Вавилонский и Димедрол из Эфеса.
Аня закричала с надрывом мне вслед:
– А что, если его мучают?! А что, если его больше нет?!
Как я могла ее утешить?
* * *
– Ты куда?
Миша замер:
– Ты спи-спи.
– Ты куда, я спрашиваю?
– Я воздухом подышать. – Миша поправился: – Покурить.
– Кури здесь.
– Не, здесь Ванечка. Я на улице лучше…
– А зачем ты куртку надел?
– Говорю тебе, на улицу пойду. Там комары, – объяснил Миша. – Кусают.
– Они и здесь кусают.
– Там вообще беда. Спи.
Ира хотела его остановить, хотела приказать ему остаться. Но тяжесть всей жизни навалилась на нее разом, и уснула она, не думая о будущем.
Десятая глава
Окна дома были открыты. Миша легко перемахнул через забор. Остановился в ожидании собак. Но кусали его только комары. Собак не было. Миша вытащил и отключил смартфон.
Вообще воровство в закрытых помещениях было не его профилем. Но Чутье подсказывало, что всё у него сегодня получится.
Сетки на окнах открывались внутрь. Сетки на магнитах – это как навесные замки из шоколада.
Миша подтянулся на руках, сел на подоконнике в стиле Человека-паука, вытянул ногу в кромешную темноту дома. Носком нащупал ковер, встал на мягком ворсе. Почувствовал себя еще увереннее. Сделал шаг, разглядел, что оказался в большой гостиной. Влек и манил его большой сервант с чем-то блестящим. А вот с чем, он пока не мог разглядеть.
Миша сделал несколько бесшумных шагов.
За стеклом серванта он разглядел бабушкин хрусталь, но сам дом никакая бы бабушка не потянула. В глаза бил достаток. Миша выдвинул верхний ящик. Он был забит ложками, вилками и ножами. Миша вытащил ложку, чувствуя ее тяжесть. Похоже, старинная. Вдруг слева на стуле включился хозяйский планшет. Миша тут же отложил ложку и потянулся к планшету.
В этот момент в спину ему ударил яркий свет большого фонаря.
– Крыса ты, – произнес спокойный голос.
Миша обернулся и увидел того самого продавца из магазина. Того, кто так щедро одарил его продуктами на первое время.
Продавец улыбался. Но в улыбке его не было никакого благодушия. Наоборот.
* * *
Аня разбудила меня ни свет ни заря. Она стояла передо мной в спортивном костюме стоимостью со всё Бибирево.
– Вставай.
– Зачем?
– Бегать пойдем.
– Ты опупела?! – я отказалась наотрез.
– Я сейчас позвоню отцу и скажу, что ты не хочешь со мной начинать новую жизнь.
– Какая новая жизнь? Я старую-то толком еще не жила!
Но дочь олигарха была крайне настойчива. Трясла меня, тормошила. Я поняла, что заснуть не удастся. Но придумала отговорку:
– У меня формы нет! – сказала я.
– Я тебе дам. Какой у тебя размер? Эль? Икс эль?
– Отстань от меня на фиг!
– Какой размер, спрашиваю?
– У тебя что, все размеры есть?
Дочь олигарха посмотрел на меня как на дуру. Она тут же, при мне залезла на сайт папиного торгового центра, и костюм с кроссовками привезли так быстро, что я не успела закрыть рот, открытый от удивления.
Это был один из тех костюмов, в которых некоторые модные девы ходят на свадьбы. Костюм был белый. Белый, как лоб Белохвостиковой в фильме «Тиль Уленшпигель», белый, как яйцо, которое было раньше курицы, белый, как дым кальяна, который кальянщик делал только для себя.
– Я курю, – сказала я.
– Я тоже, – Анин костюм был кровавого цвета. Несмотря на это, облачившись в костюмы, мы с ней стали очень похожи. Как сестры. Это странно, подумала я. Если это мистика, то это какая-то хреновая мистика.
Никогда я не вставала так рано, никогда я не чувствовала себя так плохо. А уж бегала ради самого бега в последний раз в десятом классе средней школы по принуждению.
А здесь, надо же, побежала как миленькая, вспотела тут же, задышала как насос. Ругательства не надо было вспоминать. Они сами приходили с легкостью мне в голову, с каждым метром всё крепче.
Сколько здоровья и позитивного настроения можно получить, когда бежишь по Петровке вдоль сплошной, вечной пробки. Здоровья и только здоровья желает тебе каждый прохожий, которого ты задеваешь плечом.
– Не отставать! – кричала Аня.
Кобыла, она бежала, двигая локтями вперед-назад и, кажется, не знала усталости вовсе.
– Я больше не могу!
– А ты через не могу!
– Я в тебя сейчас плюну! – сказала я, но только для профилактики. Во рту было
