День - Майкл Каннингем
Есть песня – суть всех песен. Она не то чтобы красива, вернее не только красива, хотя содержит в себе красоту, как слива содержит косточку. Эта песня включает все. Это и плач, и ария. И старая припевочка про кукурузные хлопья, и гимн материнским духам времен твоего детства. Это псалом в исполнении девушек со свечами в бумажных стаканчиках, вопль кролика, зарезанного твоим отцом, сонный шепот твоей жены, грезящей не о тебе.
Дэн не написал такую песню. Не под силу ему, да и никому другому, хотя у некоторых музыкантов почти получается. Уж точно лучше, чем у Дэна пока что. У Дэна вышла песня-букет – серия минорных аккордов, внезапно вытекающих в уменьшенный септаккорд на слове “заклинали”.
И это неплохо. Это очень даже хорошо. Очень даже хорошо, что он старается не слишком переживать, протягивая людям десяток оранжерейных роз, тогда как собирался предложить ледоруб, да поострее, чтобы пробить корку обыденности, проделать отдушины в упорядоченном течении дней.
Неожиданность: кажется, Дэн был больше доволен жизнью, когда стремился вновь начать писать песни, чем теперь, когда и в самом деле пишет, имеет 230 тысяч подписчиков в инстаграме и на ютьюбе, теперь, когда предвкушение сменилось немым ощущением тупика – провала, одним словом, хоть Дэну и не хочется называть это так. Теперь, когда он может оценить, насколько его амбиции далеки от его результатов. Теперь, когда посторонние обсуждают его в твиттере…
WomanFriend – 53 сек. назад
В куски разбил куски моего сердца Дэнни не знаю, ненавижу тебя или люблю но продолжай
MarcusMental – 1 мин. назад
Этот музон МИНОРНОЕ ПОРНО ДэнСолоГАД наживается на нашем одиночестве идем лучше искать счастья
DominicDoReMe – 2 мин. назад
Ну что, поплакал, посмеялся, полегчало
Zara.zaralynne – 3 мин. назад
Слишком эмоциональные могут спеть себе happy birthday
TreyvonFreeMan – 4 мин. назад
Скажет кто-нибудь, чего белые так любят грустные песни?
WomanFriend – 5 мин. назад
Не нравится – не слушайте. Так можно, в курсе?
OingoOingoBoing – 7 мин. назад
ПЛЯШИ ЗАНУДА ПЛЯШИ
Вайолет не стучится, а замка на двери нет. Она, похоже, считает, что по-прежнему делит комнату с Натаном, что и на новое его жилище на втором этаже распространяются старые договоренности и ее право входить по желанию все еще в силе.
Когда является Вайолет, Натан смотрит “Школу рока”. И якобы не видит и не слышит ее. Не дрочил, и то спасибо, думает он, хотя и поделом бы Вайолет, застань она его за этим. Может, отучилась бы вваливаться вот так.
Вайолет осматривает комнату. Говорит:
– Ты не открываешь окна.
– Нет.
– Уроки сделал?
– Тебе-то что?
– Опять смотришь это кино?
– Ага.
Вайолет устраивается на диване рядом с Натаном с царственной аккуратностью, все больше свойственной ей во всем – словах, походке, манере сидеть.
– Ну он и жирный, – заявляет она, глядя на Джека Блэка.
– Тебе что, заняться больше нечем?
– И противный к тому же. Ты ведь не открываешь окна, да?
– Да не влетает эта дрянь через окна.
– Влетает.
– Иди-ка ты вниз.
– Я уже уроки сделала.
– Ну и займись своими делами.
– А чего он потный такой?
– Он рок-звезда. Как папа был когда-то.
– Папа не жирный. И не противный. Зачем ты вечно смотришь это кино?
– Нравится.
– Может, что-нибудь другое включим?
– Не-а.
– От тебя воняет.
Натан по-быстрому обнюхивает подмышки. Принимать душ? Зачем, скажите пожалуйста?
– Отстань от меня ради бога, – говорит он.
– Ты окна открываешь, когда остаешься один. Я вижу.
Натан подавляет острое желание взять ее за шкирку и вытолкнуть за дверь. Это легко. Она не весит ничего. Избавиться бы только от этой конченой эгоистки с ее критикой, эгоистки, презирающей все, исходящее не от нее, а значит, все вообще, даже Джека Блэка.
Вот бы с ней случилось что-то страшное, думает Натан. Он переносчик этой мысли. И почти тут же отрекается от нее – не время сейчас желать плохого другим, даже Вайолет, – но мысль успевает кристаллизоваться в сознании, не сразу он ее ликвидирует, хоть и старается.
Никому теперь нельзя желать зла. Желать опасности, крадущейся по пятам. Даже мыслей об этом лучше не допускать.
– Ну и не надо здесь сидеть меня нюхать.
– И не буду.
– И не надо.
– И не буду.
Она поднимается с дивана.
– Если что, я внизу.
– Понял.
– Захочешь что-нибудь другое посмотреть – зови.
– Обязательно.
Вайолет направляется к двери, потом оборачивается.
– В общем, я внизу.
– Буду знать.
Она не отвечает. Удаляется молча. Известно, кем она себя воображает: королевской особой, распрощавшейся с наглецом-мальчишкой из прислуги.
Вот самое непонятное: он рад, что она ушла, но и хотел бы, чтоб не уходила. Когда она тут, а тут она, надоедала эта, очень часто… он все-таки не один. Мама с папой тоже приходят без конца, но те стучатся. Раздражают, конечно, – мама со своим сынок, у тебя все хорошо?, папа со своим ну что, дружище, так и держишь тут оборону?. Однако Вайолет вызывает у него подлинный гнев, и в этом гневе содержится необъяснимое, горькое и жгучее наслаждение.
Джек Блэк в телевизоре играет на гитаре, исказив лицо в экстатической муке. Он для Натана – единственный друг в отсутствие Чеда с Гаррисоном. Сосредоточив внимание на Джеке Блэке, Натан способен даже – ну почти – перестать ненавидеть Вайолет, одновременно тоскуя по ней, думать, что, исчезни она куда-нибудь, он освободился бы и от ненависти этой, и от тоски. Способен сжалиться над родителями. Способен – с Вайолет это ой как трудно, но даже с ней – сдержать бурлящие внутри ярость, скуку и психоз напряжением в тысячу вольт, чтобы не вырвалось это все наружу оглушительным воем вроде сирены, только громче и пронзительней, звуковой волной такой всепроникающей мощи, что и дом разнесет, пожалуй.
5 апреля 2020 года
Дорогие мои Натан и Вайолет!
Собираюсь отвезти вас в Исландию. Когда будете постарше и опять начнется нормальная жизнь. Здесь трава, звездное небо и больше ничего. Есть еще река, по которой можно доплыть до самого океана, просто сплавляясь по течению.
Вы это письмо не очень скоро получите. Тут, в горах, нет почтовых отделений. Трава есть
