День - Майкл Каннингем
По большей части слова, которым Чесс пытается учить его, Одину еще только предстоит повторить. Еще только предстоит промямлить “лампа”, “стул”, а уж тем более “воздух” или “здесь”. Но когда он подходит нетвердым шагом к окну – поминутно падая в процессе, но не расстраиваясь, если только не ударяется головой (это тоже бусины на четках: кинул – открыл – упал – встал – снова кинул – открыл – упал), – то, глядя за стекло, говорит “кар” или “бип”, и это пока все его слова, не обязательно подразумевающие появление птицы или автомобиля. Разглядывая улицу без транспорта и небеса без птиц, он может, однако, призывать их. Он живет в королевстве фантазий, пересекающихся с реальностью, откуда эти два начала еще только пролагают путь в более упорядоченный, но менее фантастичный и галлюцинаторный мир. Долго это не продлится. Но пока Один сам творит свою затейливую вселенную – с машинами, и птицами, и пустотой, на которую он указывает иногда, стремясь найти (или Чесс хочется так думать) объяснение не только лампам и столам, но и эфиру, и вакууму. Он, конечно, плачет иногда – от бессилия, нетерпения или просто потому, что внезапно и беспричинно ушла радость, но всегда вновь приходит в состояние изумления. Порой Один подолгу стоит у окна, ухватившись обеими руками за подоконник, и в ошеломленном восторге созерцает улицу, будто некое воображаемое, гипотетическое место, мифическую область, которую разрешено разглядывать, но осязать, в отличие от квартиры и ее содержимого, никак невозможно.
Жужжит телефон. Голосовое сообщение. Чесс прекрасно знает от кого.
Wolfe_man
Картинка: Склон, поросший ослепительно зеленой травой и рассеченный надвое черной тропинкой. Тропинка ведет на верх травянистого холма, затем уводит к холму покруче и наконец теряется у лилового подножия далекой горы. В левой части снимка, с самого краю, едва виднеется полоска водопада – застилающий лик скалы каскад. Большинство фотографов запечатлели бы как раз водопад, но в данном случае это нечаянное явление, как тень постороннего, по недосмотру попавшая в кадр, хотя снимали кого-то другого. Робби хотел снять только зеленый бугор с вертикалью тропы, разрезающей холм точно посередине, как след от скальпеля.
подпись: Мы прошли уже километров восемь и можем только надеяться, что не зря доверились хозяйке нашей хижины. Она носит длинную седую косу, а это, по нашему общему мнению, признак честности. На пару дней отключаюсь, о возвращении сообщу.
Публикация пятидневной давности. С тех пор от Робби нет ничего.
Сидя на лестнице, Изабель засекает время. Она посмотрит на картинку еще десять секунд. Видела ее уже раз пятьдесят. И очень старается не стать пугающе сосредоточенной личностью.
Пора возвращаться в квартиру. Как сделал бы относительно нормальный человек.
В гостиной она находит записку на журнальном столике. Появившуюся в последние полчаса.
Дорогие мама с папой закрывайте пожалуйста окна. Не забывайте пожалуйста. В кухне было открыто. На забывайте пожалуйста
Люблююю xxxx
Вайолет
Из спальни выходит Дэн, глаза стеклянные. Песню сочинял.
– Ты это видел? – спрашивает Изабель.
Дэн читает записку, хмурится. Вспоминает, как надлежит реагировать обеспокоенному отцу.
– Надо бы нам поговорить с ней, да? – отвечает он.
Да, нам бы надо с ней поговорить. А может, ты поговорил бы с ней, способен ты, отец, с ней поговорить, настанет день, когда обязанность командовать парадом снимут с матери?
Если и настанет, то нескоро. Выходит, нет смысла спорить, кто из них должен взвалить на себя и это тоже. Тем более что при неудачном исходе схватки дальше противоположного угла квартиры не отступишь. Можно, конечно, пойти снова на лестницу, но на данный момент Изабель исчерпала существующий, как ей кажется, лимит времени, которое можно проводить на лестнице, не вызывая у Дэна повышенного беспокойства, а то примется опять намекать, что ей, может быть, уже нужно лечиться.
Она говорит:
– И чем поможет, по-нашему, еще один разговор с ней на эту тему?
– Вдруг достучимся до нее наконец.
– Или просто не будем открывать окна.
– Можно и так. Но проветривать-то тоже неплохо бы, а?
– Неплохо бы. Но поставь себя на место Вайолет. Она-то уверена, что это самое влетает в любую щель. Представляешь?
– Ну да. Представляю. Но хорошо ли, что она боится безобидных вещей вроде открытых окон, а мы ее не разубеждаем?
– Ей шесть. В таком возрасте это само пройдет.
– Спасибо, доктор.
На здоровье, Дэн. Тебе спасибо. Сказал нам надо с ней поговорить, а теперь издеваешься, когда я предлагаю решение.
– Хочешь окна открывать и успокаивать ее потом – пожалуйста, – говорит Изабель.
– А чего сердиться-то?
– Не интересно мое мнение, так и не спрашивай.
Дэн по обыкновению сокрушенно пожимает плечами. Это телодвижение он адресует Изабель с тех пор, как они знакомы. Он старался, но не вышло. Развернутые против него силы слишком могущественны. Он стоек и исполнен благих намерений, однако знает, прекрасно знает, когда пора сдаваться.
– Ладно, я пошел в спальню. Новую песню пишу.
– А у меня рабочих писем неотвеченных штук сто.
– Так они ведь никогда не прекращаются, правда?
– Никогда.
Дэн посылает в ее сторону воздушный поцелуй и направляется в спальню. Изабель смотрит вслед удаляющейся фигуре, силясь вызвать в себе больше нежности к мужу, а это, как выяснилось, лучше получается, когда он покидает помещение – не столько даже из-за самоустранения его персоны, просто так легче в полной мере осознать, что, оставляя ее, он идет в другую комнату, чтобы снова оказаться наедине с музыкой и незримыми подписчиками, в населенном уединении своих будней. Важно сопереживать ему, пробираясь сквозь обиды, жалость и, хуже того, безразличие, обступающие, теснящие Изабель здесь, в этой квартире, из которой, кажется, никогда уже не выйти.
Натан Уокер-Бирн
Сегодня, 12.45
Пацаны заваливайте ко мне после 11 ну если получится сбежать Дверь на улицу оставлю открытой тока ТИХО а то вчера громыхали ппц Чед тащи карты Таро Гаррисон тащи жовки если у тебя еще остались сторчавшаяся ты свинья кароч заваливайте ок к своей вони уже
