Другая семья - Вера Александровна Колочкова
Телефон булькнул – Галина Никитична первая нажала на кнопку отбоя. Он чертыхнулся, притормозил, чтобы развернуть машину. А ведь почти доехал… Все дела бросил, помчался как идиот! Глянул на часы, сообразил быстро – можно еще на встречу с клиентом успеть.
И полетел назад так же быстро, стараясь по дороге переформатировать себя на работу. Да, вот такая у него теперь жизнь. Фигаро там, Фигаро здесь. Везде надо успеть, всех ублажить. Отдать внимание и заботу. И деньги заработать успеть. Скакать ловким зайчиком туда-сюда. И не сметь произнести даже в мыслях спасительное – беги, заяц, беги… Потому что бежать некуда. Доченька у него ночью родилась! Первая доченька!
Катю выписали через четыре дня. Встречали ее из роддома вместе с Галиной Никитичной. Ну, еще подруги Катины пришли, с работы две сотрудницы. Разглядывали его с интересом. Но ему было все равно – пусть разглядывают.
Катя выглядела счастливой, сияла глазами. Но ему показалось – изменилось в ней что-то неуловимо. В голосе, в посадке головы, даже в сиянии глаз. Раньше они были чистыми, как небо, а теперь стали глубокими, как морская синь. И взгляд стал слегка снисходительный, будто она теперь знает то, чего он не знает, не понимает. И на него глянула со снисходительной улыбкой, и гордо вложила ему в руки кружевной сверток. И он принял его, не дрогнув. Даже не ощутив никакого сентиментально щемящего чувства – мол, я теперь отец…
Ну да, отец. А на его руках дочка. И даже имя у нее есть – Мия. Катя решила так назвать. Мия. Миечка. Хорошее имя. Он будет любить ее, заботиться о ней. Как еще по-другому?
Приехали домой, устроили застолье, выпили шампанского, сказали подобающие случаю тосты. Вскоре гости разошлись, и Галина Никитична тоже ушла, проявив чудеса тактичности. Закряхтел в комнате ребенок, и Катя бросилась туда опрометью, успев сказать ему:
– Со стола убери, ладно?
И в это время зазвонил телефон. Требовательно. Удивительно, как он в последние время начал чувствовать все интонации телефонных звонков и даже знать, кто звонит и зачем, еще и не глянув на дисплей…
Конечно, это была Клара Георгиевна. И голос у нее тоже был слегка истерический, как давеча у Галины Никитичны. И так же кричала в трубку:
– Филипп! Филипп, ты где?! У Алисы роды начались! Я «Скорую» вызвала, ее увезли! Вернее, я с ней в роддом поехала, теперь уже домой возвращаюсь! Ты где, Филипп? Почему я никогда не могу до тебя дозвониться?
– Клара Георгиевна, успокойтесь… Я приеду скоро. Пожалуйста, успокойтесь, прошу вас!
– Да как, как мне успокоиться? Я вся на нервах! А вдруг с Алисочкой что-то случится? Или с ребенком? Как, как я могу успокоиться? И тебя, как всегда, рядом нет! Ты где, Филипп? Где ты?!
– Я уже еду, Клара Георгиевна. Уже еду! Все будет хорошо, Клара Георгиевна!
– Да откуда ты знаешь, господи? Лучше вообще не говори ничего, молчи лучше! Чтобы через пятнадцать минут дома был! Бросай все, приезжай!
– Я приеду как смогу. Все. Успокойтесь. Валерьянки выпейте. С Алисой все будет хорошо, я уверен.
В дверях кухни появилась встревоженная Катя, и он нажал на кнопку отбоя несмотря на то, что Клара Георгиевна продолжала истерить. Проговорил деловито:
– Мне надо ехать, Кать!
– Как? Как это – ехать? Я думала, ты с нами целый день будешь… Ты сам так говорил… Такой день сегодня…
Катя смотрела на него во все глаза, потом сглотнула с трудом и прикусила губу, чтобы не заплакать. Но чувства жалости он в себе не ощущал. Наоборот, злился немного. Потому что это было похоже на шантаж – как ты смеешь, мол, бросить меня в такой день!
Но злости своей не выдал, конечно же. Да и не злость это была, а так, вынужденная досада. Подошел к ней, огладил по плечу виновато:
– Ну что делать, если обстоятельства изменились… Прости, Кать!
– Не уезжай… Не уезжай, пожалуйста… – Она глянула ему в глаза. – Я ведь так редко тебя о чем-то прошу! Ну что такого могло случиться, когда… Когда у нас с тобой такой день? Ну пожалуйста, Филипп… Я очень тебя прошу…
– Кать, я бы рад… Но не могу.
– А что случилось, скажи хотя бы?
– Алису в роддом увезли… Я должен быть там, пойми…
– А… Ну понятно. Конечно. Она ведь жена… А я так – не пришей кобыле хвост… Я и дочка моя…
– Кать, перестань! Ну что ты, ей-богу… Зачем ты так говоришь? Разве я…
– Ты хочешь сказать – разве я тебе обещал что-то? Правильно я угадала? Да, Филипп, ты мне ничего не обещал. Просто я подумала… Хотя какая разница, что я там подумать могла… Да тебе это и не важно сейчас. Понятно.
– Кать, давай мы не будем сейчас выяснять отношения. Не время сейчас. Пойми меня.
– А я только и делаю, что понимаю тебя все время! Понимаю, понимаю… Я устала уже понимать. Кто же меня-то будет понимать когда-нибудь?
Он ничего не ответил, молча убрал руки с ее плеч. Наверное, Катя почувствовала в этом его жесте что-то, всхлипнула и заговорила торопливо:
– Прости меня, Филипп… Прости… Наверное, я еще в себя не пришла, если говорю такие вещи, упрекаю тебя… Наверное, у меня послеродовая депрессия. Прости меня, Филипп! И поезжай быстрее, конечно!
– Да. Кать. Спасибо. Мы потом поговорим обо всем, Кать… Все, я ушел. Я позвоню…
И опять он мчался по этой дороге как ненормальный. И понимал с ужасом – теперь все так и будет… И мама была права – он таки запутался в бабах. Но теперь и сожалеть уже поздно. Да и о чем сожалеть? Разве о рождении детей можно сожалеть? Ведь радоваться надо. Хоть и радость получается какая-то подпорченная, истерично-суетливая. И еще опасливая – вдруг вся правда выйдет наружу… Ой, что будет тогда…
Алиса тоже родила крепенькую здоровенькую девочку. Яной решила назвать. Просто поставила его в известность, и все. Он и не возражал – пусть будет Яна.
Встречали ее из роддома весело, с надутыми шарами, цветами, музыкой и шампанским. Юля с Асей с энтузиазмом занимались организацией праздника, все было по высшему разряду. И мама его тоже была. Правда, улыбалась немного скептически, глядя на всю эту разноцветную суету. Потом, наклонившись к нему, спросила тихонько:
– А там у тебя кто родился?
– Тоже девочка… – ответил он так же тихо.
– Как назвали?
– Мия. Так Катя захотела.
– Что ж… Мия, Яна… Хорошие имена… А главное, редкие. Но перепутать их очень легко, имей ввиду. Вдруг Яночку Миечкой назовешь, а Миечку Яночкой? Не боишься?
– Да мне есть чего бояться, мам… Сама понимаешь…
– Понимаю. Но ты сам себе такие проблемы сотворил. Только сам.
– Да, сам. Я это знаю.
– И что? Так и будешь теперь двойную жизнь вести, да?
– Буду… А что делать, мам? Так получилось… Только не говори сейчас, что ты меня предостерегала, ладно? Уже смысла не имеет…
– Да я и не собираюсь, что ты. Это твоя жизнь. Мне остается только молиться за тебя да помогать чем смогу. Хотя ты в моей помощи не нуждаешься, но все же.
– Спасибо, мам…
Дома праздник продолжился, еще и родственники пришли с поздравлениями. Суета, счастливая суматоха. Клара Георгиевна сияла счастливой улыбкой, суетилась, накрывала на стол. Он сунулся было предложить свою помощь, но она лишь отмахнулась – иди к жене…
И было застолье, шумное, с тостами. Алиса вынесла к гостям новорожденную, и все притихли, застыли на тихом вздохе. Только Роза Георгиевна почему-то хмыкнула и поджала губы, и пробормотала что-то на ухо дочери Стеше. Та глянула на мать удивленно, потом перевела глаза на Алису, потом на него… И усмехнулась нехорошо. А у него внутри будто оборвалось что-то. Хотя и отогнал от себя плохое предчувствие, потому что праздник же! Что может испортить такой семейный праздник? Какие еще предчувствия?
Но в какой-то момент заглянул на кухню и увидел, как Роза Георгиевна беседует с его тещей. Говорит что-то, тряся перед собой руками, а Клара Георгиевна стоит столбом, и лицо
