Сулейман Велиев - Узлы
В эти минуты Васифу показалось, что вся утварь в этом доме, роскошная мебель, дорогая посуда и коврики на стенах говорят ему: "Пока не поздно, уходи отсюда!"
Чувство отвращения, чувство омерзения потушили страсть Васифа...
Он скрипнул зубами. Рубаба оторвалась от его плеча.
- Вам что, плохо? Вот лимон. Я провожу вас в ванную....
- Не надо, спасибо. Я должен идти.
Рубаба вскочила.
- Пойдете и вернетесь? А то можно просто на балконе постоять. Я буду вас ждать.
Васиф стянул свое пальто с вешалки, сказал не оборачиваясь:
- Не ждите, не стоит. На рассвете мне уезжать.
И когда он вышел на улицу, сейчас же почувствовал облегчение, как будто спасся от волка, могущего разодрать его на части.
Уже на улице он сунул два пальца в рот, умылся под краном в каком-то чужом дворе и зашагал по пустынным улицам к площади "Азнефти". На горизонте гасли последние звезды. От причала уходили в предрассветный туман буксировщики с дневной сменой нефтяников. В стеклянных будках на перекрестках клевали носами дежурные регулировщики. Тяжело переваливаясь, проехал мимо крытый грузовик, и сразу вкусно запахло теплым, поджаристым чуреком. Хлеб повезли. Хлеб людям.
И этой дряни тоже. Что она сейчас думает там, в своей розовой квартире? Может быть, смеется над ним... А черт с ней, пусть думает что хочет. А вообще-то, расскажи кому-нибудь, не поверят. За психа посчитают. "Так и ушел? И... ничего?" Да, представьте себе, так и ушел. Если бы она еще не начала рассказывать автобиографию... Про холодильник бы не говорила... Как будто в кресло напротив сел третий... Вошел неслышно и сел. Немолодой, усталый, с нездоровым блеском в глазах.
Васиф поднял воротник пальто и побежал навстречу первому, еще пустому автобусу.
Какое грустное зрелище - старый пустой автобус... В толчее незаметно, да просто в голову не придет разглядывать, например, обивку сидений, сдавленных, как сельди в бочке, пассажиров. А сейчас пустой, обнаженный до гвоздиков, вбитых в ребристый пол, автобус походил на одинокого холостяка, он еще хочет, еще пытается выглядеть по-молодому, бравым, - ссадины на боках замазаны нежно-голубой краской, крылья над скатами вовсе новые. Но здесь, внутри, в тусклом свете сохранившихся лампочек, надсадно кряхтят переплеты рам, а заплаты на сиденьях пришиты грубо, неумело, не в цвет, и выщербленный пол облеплен накрепко присохшей глиной.
Васиф не сразу увидел кондукторшу - какой-то темный ком на первом сиденье. Нащупал мелочь в кармане, подошел, а она спит. Укутанная платком так, что лица не видно, в спецовке поверх теплого пальто, привалилась к спинке сиденья, съежилась и спит. Сумка на коленях подрагивает.
Немолодая, наверно, молодые редко идут в кондукторы. Поднялась, наверно, часов в пять, добиралась пешком до парка ночными улицами. И вот последние несколько минут до первых пассажиров... Пусть спит.
"Женщины созданы богом для утехи мужчин, - любит говорить Балахан в интимных беседах с друзьями. - Пропустишь красотку - позор тебе, папаха от стыда с головы свалится". Можно считать, что сегодня ночью он, Васиф, потерял папаху. И уж если начистоту, не первый раз теряет. Среди немногих женщин, которых он знал, были и хорошенькие, были и гордые, попадались и сломанные жизнью, такие, которым "все равно"... Проходил угар, остывала страсть, уступая душевной пустоте, тайному чувству стыда за какие-то обязательные и неискренние слова, за заведомый обман, о котором в глубине души чаще всего знают оба, и мужчина и женщина, разыгрывающие видимость любви. Одни это делают грубо, другие подслащивают пошлость с привычной легкостью.
Почему же ему, Васифу, так скверно бывало потом, когда, поостыв, вспоминал случившееся - неуют случайного ночлега, стиснутый женский рот, неловкую торопливость прощания. Может быть, с Рубабой все не так получилось бы - эта с цепкими коготками. Но все равно... Чем старше, тем реже отзывается сердце на призыв самых обольстительных глазок. Тем острее тоскует по чему-то неизведанному.
Такой уж он, переделываться поздно, не выйдет.
Знал он до войны одного отличного инженера, человека неподкупного, честного, самолюбивого. Но человеческая жизнь не похожа на ровную асфальтированную дорогу. Тяжелое испытание сломило гордость. Остался страх уцелеть любыми средствами. Иначе он не мог бороться за жизнь, не все могут. И вот теперь, встречая его, поседевшего, заискивающе заглядывающего в лицо каждому старшему по должности, Васиф с болью замечает, как насмешливо переглядываются товарищи за спиной подхалимствующего инженера. А старик уже не чувствует, не понимает, как жалок в своем новом, отталкивающем обличье.
Нет, лучше оставаться таким, какой ты есть. Переделываться в ловеласа, бабника в угоду тем, кто мерит достоинство мужчин количеством любовных побед, поздно, да и смешно, - голова вон седеет.
Автобус выкатился на площадь и остановился у кромки бульвара. Васиф поднялся, пошел к задней открытой двери.
- Гражданин, а билетик?!
Смущенно оглянулся, разжал ладонь с приготовленной монетой. Из-под темного платка на него в упор смотрела девушка лет двадцати. Сонные синие глаза, припухший детский рот, ямочка на пухлых розовых щеках....
Извинился, отдал ей деньги.
- Доброе утро! Вы так сладко спали, я не хотел...
- Ладно уж. Билетик, билетик возьмите! - строго окликнула она его, направившегося было к выходу, и зевнула протяжно, со стоном, прикрыв ладошкой розовый рот.
10
К утру дождь перестал. Редкие голубые бреши среди все еще тяжелых облаков весели засветились в непросохших лужах. Но дороги размокли, приходилось ехать очень медленно. И все-таки ровно в восемь Васиф постучал в дверь кабинета Амирзаде. Пустовало еще место секретарши у зачехленной машинки. А в пепельнице Амирзаде уже несколько окурков.
- Садись, садись. Хорошо, что пораньше пришел. Я, знаешь, сплю плохо! А в постели нежиться не умею. - Он нервно закурил. - Я долго думал над твоим предложением о закачивании воды в соседние с девятой скважины. Кое с кем посоветовался. Заманчиво. И по идее давление должно упасть. Но дело, между нами говоря, рискованное.
Васиф насторожился:
- Без риска ничего не добьешься.
- А если и это не поможет?
- Тогда... Можете уволить меня с работы. Как профессионально непригодного.
- Ну, к чему ты, - Амирзаде недовольно фыркнул. - Есть, между прочим, в тебе такое: чуть что - горячку пороть. Брось это, не маленький.
Он поднялся.
- Ну... Быть по-твоему. Действуй. Я - "за"!
Васиф впервые увидел, как улыбается начальник.
Говорили, что он вообще не улыбается, не умеет. По-стариковски сморщилось вдруг худощавое лицо, под набрякшими веками спрятались глаза. Только рот с зажатой папиросой оставался таким же - жестковатым, молодым, сурово стиснутым. Уходя, Васиф благодарно, крепко пожал длинные прокуренные пальцы начальника.
- Чуть не забыл... У тебя там все в порядке? Послезавтра из министерства сам начальник отдела пожалует. Родственник твой... Балахан.
Нехорошо, неспокойно было Васифу после возвращения из города. Ходил сам не свой, вспоминая щедрый ужин халаоглы, знакомство с Рубабой, круглые, как яблоки, теплые ее колени, горячее дыхание на своих губах. Кажется, ничего особенного не случилось. Сам пошел к Балахану. Сам вызвался провожать Рубабу... Все сам!
Балахан и Назиля искренне взялись устраивать его судьбу. Так принято между родственниками. Почему же осталось такое чувство, словно коснулось его что-то нечистое? Коснулось и оставило след.
Потом, правда, закрутили дела, забываться стали подробности той ночи. И вдруг: "Начальник отдела из министерства едет... Родственник..." Что ему надо? Неужели злой рок навсегда связал его с человеком, от которого не уйти, не скрыться? Не до него сейчас. В девятую скважину закачали воду, но пока никакого результата - нефти все меньше. Дело это новое. Надо ждать, ждать, ждать. Приезд Балахана может испортить все - мало ли что может прийти в голову "представителя министерства".
Балахан недолго колесил по промыслу. Не вынимая рук из карманов макинтоша, он обошел участок, спросил, где живет новый геолог, и велел шоферу ехать в поселок.
Когда в дверь постучали, Васиф читал газету.
- Гостя примешь?
Васиф уже знал о приезде Балахана, поэтому и ушел пораньше в общежитие, будучи уверен, что халаоглы здесь его искать не будет.
Добросовестно изобразив радость, пошел навстречу гостю:
- Добро пожаловать! Каким ветром? - Он попытался улыбнуться.
- Наш мальчик здесь живет? - тоном нежного брата спросил Балахан.
- Кажется, здесь.
- Рад ли он гостю?
Стараясь попасть в игриво-сюсюкающий тон, Васиф пропищал мальчишечьим голосом:
- Смотря по какому делу пришел...
Балахан скинул макинтош и, поколебавшись, перекинул через спинку кровати. Под грузным телом гостя скрипнул тонконогий стул.
- По делу девятой буровой. Что ты там еще надумал?
