Сулейман Велиев - Узлы
- Смотря по какому делу пришел...
Балахан скинул макинтош и, поколебавшись, перекинул через спинку кровати. Под грузным телом гостя скрипнул тонконогий стул.
- По делу девятой буровой. Что ты там еще надумал?
Игра кончилась, как ни старались оба продлить шутливое представление. После напоминания о буровой места для шутки не осталось. Васиф скис, насупился. Как спорить с Балаханом? Ведь пришел он с позиции начальства, а сам давно порвал с практикой, многого просто не знает. Уперся в одно: "Так никто не делает! Скважина не рентабельна... Васиф торопится, слишком большую ответственность берет на себя! Как с ним спорить? Как доказать, что кто-нибудь всегда должен делать так, как до него никто не делал?"
Начался спор холодновато, вежливо. Но через полчаса разгорячились, наговорили друг другу дерзостей. Первым опомнился Балахан, поднялся, брезгливо оглядел комнату, тускло освещенную керосиновой.лампой:
- Эх, Васиф, Васиф... Ну и пещеру ты себе добыл. А ведь квартиру мог уже иметь. Я ведь давно предлагал. Мне это ничего не стоит, пару звонков, и все. А ты... Сначала у этого... своего армянина... Как его? Акоп, что ли? Потом сюда. Потолок вон сырой. Из окна дует... Что я, должности своей лишился бы, выхлопотав тебе ордерочек?
- Не надо, Балахан. Ни к чему начинать снова этот разговор.
Заметив, что Васиф нахмурился, Балахан заговорил другим тоном:
- Конечно, я понимаю, и такая берлога имеет свои прелести. Тем более для холостяка, - он похлопал Васифа по спине.
Васифу вдруг вспомнились резкие, запальчивые слова Акопа о Балахане. Если все, что говорил Акоп, правда, то с халаоглы порядочный человек и разговаривать не должен. Васиф еще больше помрачнел. Но надо было что-то говорить, не стоять же так каменным истуканом.
- Какой прок в холостяцкой жизни? Не вижу ничего хорошего. И комната у меня, прав ты, совсем не дворец.
Балахан многозначительно пошевелил бровями, прикрыл поплотней дверь.
- Нет прока, говоришь? И комната плоха? Если так, какого дьявола ты ломаешься, когда тебя знакомят с молодой красивой женщиной? Такой лакомый кусок упустил! - Балахан молитвенно закатил глаза, чмокнул губами щепотку пальцев. - Такую женщину! Что тебе после этого сказать? Мямля ты...
Васиф вспыхнул.
- Как хочешь называй. Мямля так мямля. Только бы аферистом не прослыть.
Балахан выругался беззлобно, снова уселся на кровать.
- Эх и нудный ты человек! Иногда ломаю себе голову: как относиться к тебе, что сделать для тебя, чтоб ты был доволен? Может, ты обижен за то, что давно не навещал тебя? Но вот я своими ногами пришел, пусть не как брат, как гость. Ты еле-еле улыбку выжал, вроде и смотреть не хочешь! На что обижен? Чем недоволен? Какие-нибудь мелочи? Смотри, братец. - Голос Балахана утратил приятную бархатистость. - Трудная минута придет, позовешь меня, знаю, позовешь.
Каждое слово хлестало Васифа, особенно это покровительственное "братец". Чувствовал, не зря приехал Балахан именно в тот момент, когда заварилось дело с девятой буровой. Думалось лихорадочно, трезво, и впервые со времени возвращения стало обидно: "Что ж ты, Балахан, не отвечал на письма нежнолюбимого "братца" все эти годы? Я так немного просил - копии служебных характеристик и килограмм лука. Больше десяти писем я написал тебе оттуда. Что же ты молчал? А сейчас требуешь почтительного гостеприимства? Сейчас, когда руки опускаются от неудач. Молчи, Балахан, молчи".
- Ты знаешь, как я люблю тебя! Может быть, мысленно упрекаешь меня за то, что не помог тебе в те трудные годы? Один аллах знает, с каким риском для себя я пытался это сделать... Сердце мое было с тобой. Ты никогда не следуешь добрым советам. Помнишь, когда ты еще собирался в Кюровдаг... Я просил тебя, не бери на себя ответственность, не лезь в драку. Умей жить так, чтоб за тебя это делали другие. Что у тебя за характер?! Я так и знал, так и знал...
Васиф решительно встал, прервал Балахана:
- Зачем, скажи, пожалуйста, ты сюда пожаловал? Кто постарался, чтоб всю эту историю с девятой буровой раздуть в "чрезвычайное происшествие"? На всякий случай запомни: чужими руками я не способен жар загребать. Ни в драке, ни в чем-либо другом.
Балахан оттянул галстук, оглянулся на дверь.
- Да ты пойми... Здесь есть люди, которые не любят тебя. Только и ждут, чтобы зацепить на чем-нибудь. Я пришел к тебе, как к родному человеку. Ты пойми мое положение. Если бы ты не был мне двоюродным братом, другое дело. Я бы не так требовательно отнесся к твоему эксперименту. Разговорчики могут начаться нехорошие. А тут еще история со штуцером...
- Значит, родственные связи ставят тебя под удар общественного мнения? Верно я понял?
Балахан даже не смутился:
- Не беспокойся, дорогой.
- А мне нечего беспокоиться. Не чувствую за собой никакой вины.
- Дай бог, как говорят. Что-нибудь придумаем. Хотел тебя предупредить, в конторе мне придется говорить с тобой совершенно официально. Сделай одолжение, не обижайся.
Васиф заметался по узкой комнатушке.
- Одолжение!... Делай как знаешь, только перестань проявлять свою родственную заботу. И... давай не будем об этом.
Усилием воли он взял себя в руки. Как больной, глотнувший усыпляющий наркоз, начинает считать, Васиф заставил себя вспомнить то единственное, чем чувствовал себя обязанным Балахану: "Он не оставил мою мать... он не оставил мою мать..."
Балахан замолчал, обхватил руками голову. И Васиф почувствовал, что Балахану действительно придется что-то решать. Знал и то, что весь этот шум исподволь готовил Гамза, он-то и "просигналил" Балахану. Возможно, если эксперимент не удастся, Васифу придется искать другую работу. Нo совесть его чиста. Он не сделал ничего преступного.
Балахан поднялся, заставил себя улыбнуться.
- Я пришел к тебе с открытой душой. Ты не хочешь понять... Что делать... Как говорится, если родственник родственнику мясо сгложет, кости не выбросит. Я все сделаю для тебя, что в моих силах. До свидания, дорогой.
Он вышел, устало волоча за собой макинтош.
В эту ночь Васиф не сомкнул глаз. На совещание он пришел раньше всех, болезненно морщась от головной боли. Но Амирзаде отложил начало совещания на час.
- Так будет лучше, - объяснил он Васифу, задумчиво поглаживая лысину. Нервничаешь? Что с тобой? Я, например, спокоен.
И нервно забарабанил по столу длинными, костистыми пальцами.
Спустя час кабинет начальника едва вместил всех участников совещания. Васиф взглядом отыскал Балахана. Тот сидел рядом с начальником участка, отдохнувший, гладковыбритый.
Амирзаде предложил первым выслушать Гамзу.
Солидно откашлявшись, тот почти процитировал свой письменный рапорт о "крупной технической ошибке", допущенной геологом Гасанзаде. Нагнетание воды в ближайшие к девятой буровой скважины - дело рискованное, опасное, не опробованное. Странно, но товарищ Амирзаде, вместо того чтобы оценить его, Гамзы, бдительность, не поддержал... Тем самым способствовал подрыву авторитета Гамзы Махмудова.
- Простите, разве я неверно говорю? - тихо, вежливо обратился он к Амирзаде.
- Совершенно верная информация, - буркнул Амирзаде, глядя на него сквозь облако табачного дыма. - Я отверг ваше мнение и, к сведению товарищей, продолжаю стоять на своем.
Балахан обвел собравшихся удивленным взглядом, словно призывал в свидетели неслыханной дерзости.
Те, кто выступил после Гамзы, высказывались более осторожно, избегая каких-либо конкретных суждений. Балахан, зорко наблюдая за Амирзаде, отметил немаловажную деталь: вопреки обыкновению, управляющий промыслом не перевел телефон секретарше, отвечал лично на каждый вызов. "Интересно, чего он ждет? Может, звонка сверху? Надо бы и мне подождать..."
Но воздерживаться дольше было неудобно; похоже, мнение собравшихся зашло в тупик. Надо что-то сказать. Присутствующие явно ждали его авторитетного слова.
- Товарищи! Мы не ради пустых слов собрались сюда, - энергично начал Балахан. - Как ни печально, сегодня придется строго спросить, а если надо, и... наказать тех, кто взял на себя... в общем, затеял это темное дело. Я имею в виду Амирзаде или вот... Васифа. Правда, еще Ленин сказал: "Не ошибается тот, кто ничего не делает". Но ошибка ошибке рознь... - Он запнулся, глубоко вздохнул. - Все вы, наверное, знаете, что Васиф мне родственник. Но тем строже я спрошу с него. Как говорится, дружба дружбой, а служба службой...
Если до сих пор Васиф терпеливо слушал все, что говорилось о его работе, тут он не выдержал, крикнул с места:
- Давай без разговоров о родстве. Говори о деле!
- Помолчи, где твоя выдержка? Посчитай до десяти, - забубнил Мустафа над ухом Васифа. - Помогает, честное слово.
Балахан замялся, снова многозначительно оглядел присутствующих. Вот, мол, сколько беспокойства приносит мне этот трудный человек. Однако ни одного сочувственного взгляда поймать не удалась. Люди молчали. И это молчание больше всего встревожило Балахана.
