Проект 9:09 - Марк Х. Парсонс
Нас сильно впечатлила эта работа. Монохром порой используют как уловку – чтобы придать заурядной фотографии художественной выразительности, но в данном случае он вполне оправдан. Одиночество часто пытаются отразить с помощью образа одного человека в кадре – обычно где-то вдалеке. Но автор этой фотографии не прибегает к традиционным приемам: объект съемки находится близко к камере и рядом с другими людьми. Тем не менее ощущение отчужденности передано просто прекрасно – мы подобного давно не видели. Браво фотографу, который, судя по творческому кредо на сайте, желает остаться анонимным. Кем бы ты ни был, желаем дальнейших успехов!
(PS: Спасибо @missod за наводку.)
Офигеть. Ну вот просто офигеть не встать.
Смеха ради я решил проверить свой сайт, чтобы посмотреть, как упоминание на «Анонимных фоторепортерах» повлияло на посещаемость. И – второй раз за десять минут – сильно удивился. За последние сутки или около того (видимо, с тех пор как на форуме разместили мою фотку) трафик подскочил на порядок. И комментариев тоже прибавилось: на одном только снимке Кеннеди их было с десяток – и большинство из них очень даже положительные. Не хочется повторяться, но вот реально офигеть.
Пока я сидел и читал последние из оставленных комментариев, до меня дошло: людям интересно не только смотреть на то, что им пришлось по вкусу. Они хотят участвовать в дискуссии. И не просто там сказать «мне нравится» или «мне не нравится», а добавить свои собственные соображения в общий котел. Тогда я подумал о недавних посетителях: некоторые из них ведь могут вернуться позже – посмотреть, что новенького появилось на сайте, но, чтобы возвращаться постоянно, нужна какая-то причина. Может быть, свежие фотки – а может, нечто большее.
И тут я вспомнил, о чем сам обычно думаю, когда рассматриваю зацепившие меня снимки. Гораздо чаще это не «Какой прием здесь использовал фотограф?», а что-то вроде: «О чем этот кадр? Какую человеческую историю он рассказывает?»
В голове всплыл разговор с АК-47 тем самым вечером – и еще пара наших с ней бесед. Есть у нее способность вложить уйму смысла в несколько слов. По крайней мере, мне так кажется. Например, как тогда, когда она заметила, что уникальность моих фотографий, возможно, связана с тем, как я вижу мир, а не со знанием, на какую кнопочку нужно нажать…
Уж не знаю, так ли это на самом деле, я ведь всегда смотрел на мир исключительно своими собственными глазами, но, пожалуй, соглашусь с ней в том, что временами ви́дение гораздо важнее технических навыков – эта мысль прямо стала для меня откровением.
Так, может быть, есть способ узнать у других, что они видят на том или ином снимке?
Я поразмыслил еще немного, затем откопал оставленные Сетом заметки о том, как добавить на сайт что-то новое. Сам он наверняка справился бы лучше – и, пожалуй, потом я попрошу его причесать эту страничку, – но создать ее нужно было сейчас, когда на меня снизошло вдохновение.
Мне потребовалась пара часов, однако результат того стоил. На новой странице красовался заголовок:
ВЫ ВИДИТЕ, ЧТО ВИЖУ Я?
Ниже я выложил фотку, а под ней написал:
Я вижу здесь историю. Надеюсь, и вы тоже. Но одинаковы ли они? Расскажите, о чем ваша, а потом прочитайте мою.
Я оставил пустое поле для текста, чтобы посетитель мог вписать туда свои мысли. После отправки открывалось окошко с моей версией. А ниже – все предыдущие ответы, оставленные под фотографией другими людьми.
Первой я решил выложить давно сделанную фотку женщины с длинными темными волосами, которая держала на руках спящего ребенка. Она совсем не обращала внимания на камеру и смотрела только на малыша – с выражением… ну, не знаю… обожания? Самоотверженной любви?
Мои впечатления от этого кадра были совершенно банальными, и мисс Монтинелло высекла бы меня за «отсутствие объективности», но они полностью выражали чувства, которые я испытывал сразу после того, как сделал снимок:
Эта женщина – блуждающая по свету неканонизированная святая. Ее малыш вырастет прекрасным человеком, потому что он самый любимый в мире ребенок.
Я опубликовал страницу. Затем, уже собираясь лечь спать, попытался сосредоточиться на заданном на дом чтении, но постоянно отвлекался. И почти задремал, когда на компьютере звякнуло оповещение. Пришлось проверить – кто-то зашел на мою новую страничку и оставил комментарий…
Этот снимок – превосходная иллюстрация к строчке из моей любимой песни: «Однажды я увидел фото женщины с младенцем, она улыбалась неповторимой улыбкой». Изумительно.
Я все еще размышлял над этим комментарием, когда звякнуло новое оповещение…
Мне кажется, молодая женщина задержалась на работе. И только что, по дороге домой, забрала своего малыша из садика. Она безумно счастлива его видеть. Для нее это лучший момент за целый день. Какая прелесть.
И снова дзинькнуло…
Эта женщина – прапрапрапраправнучка Моны Лизы.
И опять…
Я наконец выключил компьютер и попробовал уснуть, но еще целый час валялся, размышляя. В основном о том, что моя новая страничка очень бы понравилась маме. Ведь обычно она видела то же самое, что и я.
Меня охватили грусть и гордость одновременно.
Когда зазвенел будильник, я понял, что с удовольствием поспал бы еще пару часиков, но на волне возбуждения прошлой ночи сумел продержаться все утро – вплоть до четвертого урока. На первых я был относительно бодр и даже отличился на математике, но к английскому выдохся: приклеил задницу к стулу и уставился прямо перед собой, пытаясь стать невидимкой. И это прокатывало – до тех пор, пока мисс Монтинелло не спросила:
– А как насчет злободневности? Общественного давления? Запросов социума? Разве хорошее эссе не должно отвечать подобным требованиям?
Я встретился с ней взглядом и тут же уставился обратно на доску, но, видимо, слишком поздно.
– Мистер Дивер?
Вот же черт!
Перед глазами появилась схема по риторике (коричневая, разумеется), состоящая из нескольких элементов – в том числе злободневности (зеленой, конечно же, – и я открыл было рот, собираясь процитировать учебник (просто чтобы отделаться), но вдруг остановился. Да провались оно все! Вот какая такая злободневность у моего фотопроекта? Во всяком случае, мне ничего в голову не приходило. И если злободневности нет, то что, я полной фигней занимаюсь?
– Итак, мистер Дивер? – выжидательно посмотрела на меня мисс Монтинелло.
– Гм, нет.
– Ответ, безусловно, краткий. Нельзя ли несколько подробнее?
– Автору нужна какая-нибудь мотивация, то, что вдохновит его на создание текста. Вот и все. Кроме того, повлиял текст на читателя или нет, решает ведь сам читатель, верно? Поэтому, возможно, честнее оценивать работу по ее реальным достоинствам, а не по тому, имелась ли у автора некая возвышенная причина для письма.
– Интересная мысль. Кто-нибудь еще хочет высказаться?
– Да!
Я даже не обернулся. Потому что узнал голос и мысленно приготовился получить удар ножом в спину: сначала воткнет лезвие, а затем еще и провернет его.
– В начале романа «Отверженные», прежде чем начать саму историю, Гюго рисует нам жизнь города, в котором происходит кража, рассказывает о социально-экономических условиях той эпохи и обо всем остальном.
Ага, ну вот, нож воткнула.
Мисс Монтинелло кивнула, ожидая продолжения.
Вот сейчас еще и провернет…
– А если бы вы обнаружили, что Гюго сделал это не только чтобы показать пороки общества? Ведь в те времена обычно платили за количество слов, и писатели стремились сделать книгу потолще. Как бы вы отреагировали? Повлияло бы это на ценность самого произведения?
Неожиданно, однако!
Мисс Монтинелло почему-то развеселилась.
– Отлично! – Она оглядела класс. – Мое мнение роли не играет. Но может, кто-то еще хотел бы высказаться?
Во время обеда Сет был занят, и мне удалось найти местечко среди «независимых», поэтому я сидел сам по себе. И почти доел, когда почувствовал, что кто-то опускается рядом со мной. Знаете, как в голове может пронестись куча мыслей за долю секунды? Например, между мгновениями, когда банка майонеза соскальзывает со стола и когда она разбивается, встретившись с полом? Поворачивая голову, я думал: «Наверное, Сет… а может, Олли с последними новостями… или даже Кеннеди – с объяснениями, что
