Сибирский папа - Наталия Михайловна Терентьева
– Мы – это мы. Не могу больше говорить, приезжай, Мария. У тебя есть деньги на такси?
– Есть.
Я сама нажала отбой.
– Поехали на рентген, – сказала я, чувствуя, как неприятно стала ныть рука при малейшем движении.
Был бы перелом, сильнее бы болела, я бы вряд ли могла сейчас так разглагольствовать. Но лучше удостовериться. Кто-то так наступил мне на плечо своим огромным ботинком, что кость могла и треснуть.
Врач, который даже вышел нам навстречу из кабинета, улыбнулся отцу, как самому лучшему другу.
– Анатолий Сергеевич!.. Что стряслось?
– Вот, Борис Михайлович, посмотри девушку. – Отец стоял за мной, крепко держа руку на моей спине. Такой неожиданный тыл…
– Какая девушка… – Невысокий крепкий врач, ровесник отца, быстро посмотрел на меня и потом на отца, потом опять на меня. – Хм…
– Похожи, правда? – засмеялся отец. – Это моя дочь.
– То есть…
– То есть дочь. Из Москвы. От первого брака. Никак не могла до меня доехать. А доехала – так ей руку свернули в первый же день. Там, в парке, слышал, наверное?
Врач покачал головой:
– Да слов нет… Мракобесы! Заходи. Как зовут?
– Маша.
– Мария Анатольевна, – с гордостью произнес отец.
Я услышала эту гордость, ее не спутать ни с чем.
– Ввязалась в драку с местными.
– А что им надо-то было? – спросил Борис Михайлович, осматривая мою руку. – Так подними, не больно?
– Да пришли задрать московских, на место поставить. Им лишь бы поорать. И в сеть попасть. Они же всё снимали – это особый вид развлечения.
– Что им будет?
– Никому ничего не будет. Полно иностранцев, и так скандал – как теперь улаживать, непонятно. Уже все на ушах стоят, губернатор пылит, ему из Москвы звонили. Телевизионная бригада летит, не отвертишься теперь, прозвенели на всю страну. Перестарались наши, экологов закрыли, не разобрались.
– Так они вроде какую-то мировую революцию собирались у нас начать, всё у олигархов отобрать, да? – подмигнул мне Борис Михайлович. – Отберете, а дальше что? Себе? Или поровну между всеми в стране поделите? На медицину не забудьте, а то скоро лечить некому и нечем будет. И некого. Побежденные болезни возвращаются. Так, ну-ка, Мария свет Анатольевна, согни руку. Где больно?
– Нигде не больно. – Я чуть шагнула назад. – Какая мировая революция? Ничего себе ком покатился… Ой, немножко вот тут больно.
– Рентген все-таки сделаем, но я думаю, просто очень сильный ушиб. Чем тебя так?
– Ногой наступили.
Борис Михайлович покачал головой.
– Анатолий Сергеевич, ты такую красивую дочку больше не отпускай туда, где ей ногой на плечо наступают, хорошо?
– Я ее больше вообще не отпущу, – подмигнул мне отец. – По крайней мере, надолго.
Мы вышли из клиники, отец держал в руках большой бумажный конверт с моим рентгеном.
– Никогда не была еще в такой шикарной поликлинике, – честно сказала я. – Даже не представляла, что бывает так красиво в медицинских учреждениях. Это платная клиника, для богатых, да?
Отец пожал плечами:
– Да. На всех такого не хватает. Если кому-то очень хорошо, то остальным – ничего. С медициной у нас в области, если честно, совсем плохо. Боря – отличный врач, он и оперирует сам. Так что ему верить можно. Надеюсь, у тебя быстро пройдет боль. Хорошо, что нет перелома.
– Да я не о себе… Как-то всё это неправильно…
Отец прищурился.
– Значит, все-таки мировая революция? Не зря вас в кутузку посадили? Ладно, шучу. Давай решим. Время ближе к ужину, у меня дел сегодня больше нет. Ты поедешь ко мне? Я насильно тебя тащить не буду. Ольга, моя жена, тебя ждет. И еще тебя ждет твой брат. У тебя есть брат, понимаешь?
– Не понимаю пока, – искренне ответила я.
– Вот, поэтому надо познакомиться и понять это, вам обоим. У него будет шок, не сомневайся. Старшая сестра – это серьезно. Тем более, такая красивая.
– Я обычная, – поправила я его. Он и так постоянно говорит о какой-то моей необыкновенной красоте. – Я совершенно обычная, – повторила я. – Если красива, то красотой юности, не более того.
– Хорошо, как скажешь, Маша, моя юная и почти взрослая дочь. – Отец погладил меня по голове. – Хотя я и не согласен, что ты обычная. Ты готова ехать?
– Я не знаю. Я думаю, мне надо к нашим. Не очень правильно, что я одна уехала. Как будто сбежала.
– Ладно, – кивнул отец. – Давай так. Мы пообедаем с тобой, тебе в любом случае надо подкрепиться, потом я тебя отвезу в гостиницу, а ближе к ночи заберу.
Я с сомнением покачала головой. Ночевать? В чужом доме…
– Нет. Давай лучше завтра. Я морально приготовлюсь и приеду.
– Как знаешь, хорошо, – кивнул отец. – Давай поедем в одно замечательное место, к моему другу. – Он быстро позвонил. – Вартанчик, я сейчас к тебе приеду, причем не один, а с дочерью, она приехала из Москвы, там учится. Да! Конечно, как ты не знал? Ты единственный, кто не знал, что у меня взрослая дочь. Ты просто приготовься, не упади, когда ее увидишь! Да, давай, всё как обычно. Нас покормят с тобой, как царя и царскую дочь, вот увидишь! – Отец поцеловал меня в висок.
Ресторан, куда мы приехали, с виду был очень подозрительный и мало напоминал место, где кормят царей. Около него стояли два грязных внедорожника, черный и серый, и пара машин поменьше и поневзрачнее, с черными стеклами и помятыми боками.
Охранник, открывший нам дверь, вчера сам явно хорошо выпил и сейчас с трудом находился в застегнутом и приличном состоянии. Казалось, ему больше всего хочется рвануть ворот черной глухой куртки, бросить на землю кепи с козырьком, растоптать его с криком «а-а-а-а-а» и, пнув ногой дверь, уйти куда-то, где жизнь хороша и жить хорошо, но точно не оставаться здесь на борьбу с тяжелым похмельем и старой дверью, поставленной в какие-то другие времена, когда у людей тоже были проблемы, но совершенно иного толка, когда то, что произошло сегодня в парке, было невозможно даже представить.
Вартан, хозяин ресторана, подошел к папе как лучший друг, с распростертыми объятиями. Стол для нас был уже приготовлен. В ресторане было уютно и сильно пахло специями и жареным мясом. Кроме нас в зале были только два человека – они сидели друг напротив друга, ничего не ели, что-то напряженно обсуждали, просматривали какие-то бумаги. На столе у них были две крохотные коричневые чашки.
Зато на нашем столе стояло огромное блюдо с
