Сибирский папа - Наталия Михайловна Терентьева
Я покачала головой: «Нет».
– Так вот, мама говорила: «Женщина, если она порядочная, всегда права, по определению». Мама когда-то приучила меня так думать. А Валя, наверное, была неправа. Вот у тебя мир был не разорван, правда? А сейчас?
– Не знаю, – я искренне это сказала. – Но ничего плохого в моем мире не случилось, когда в нем появился ты. – Я невольно засмеялась. Ну вот, я и назвала его на «ты», незаметно для себя.
Отец вздохнул.
– Ладно, я вообще о другом хотел с тобой поговорить. То есть ты хочешь сказать, что тебя настолько интересуют проблемы даже не экологии – я слышал часть из того, что говорилось на вашем митинге, записи появились в Интернете сразу же – а всей мировой политики?
– Нет, не политики. Жизни на Земле. Да, интересуют. А что тут удивительного? Понимаешь…
– Что ты замялась?
Я замялась, потому что чуть не сказала «папа». Но ведь он мне не папа. Мой папа, которого я люблю, который меня вырастил и на которого я очень похожа – Вадюша, Вадик, Вадим Игоревич. А этот человек, этот мой отец… Нет, права была мама. Мне и теперь тяжело, непонятно. А если бы пришлось вот так метаться в младенчестве, в детстве, из которого я с таким трудом выхожу… не без помощи Кащея, в том числе… Он будит во мне совершенно взрослые чувства и желания… Только вчера вечером он обмолвился, как будто ненароком, я даже подумала, что ослышалась: «Разве ты не поняла, что я появился в твоей жизни, чтобы сделать тебя взрослой?» «В каком смысле?» – хотела спросить я и не спросила. Постеснялась. Побоялась, что он ответит.
– Ну что ты? – Отец попробовал приобнять меня.
Я чуть отстранилась – не потому что мне было это неприятно. Нет, от смущения.
– Что ты хотела сказать?
– Я хотела сказать, что не могу жить и не думать, что будет после меня. И не могу не думать о том, что происходит сейчас в других странах, на других континентах… – Я замолчала, потому что услышала, как странно это звучит. Но ведь это правда!
– Тебя родители научили этому? – спокойно и дружелюбно спросил отец.
– Нет, – покачала я головой. – То есть… Я не знаю. Они говорят иногда о чем-то большом и далеком, но чаще о своих задачах. Они всегда целиком поглощены тем, что делают сегодня.
– Они вместе работают над одной темой? – удивился отец. – Валя же биолог, а Вадим – физик, насколько я помню.
– Да, но у них тема межпредметная. Они вместе работают, да.
– Не надоели друг другу? – усмехнулся отец, что-то промелькнуло в этой усмешке… Ревность? Неужели можно ревновать человека, с которым расстался почти двадцать лет назад? Наверное, можно, если это тот человек с тобой расстался, а ты – нет. По крайней мере, не сразу.
– Нет. Они… – Я помедлила. Имею ли я право рассказывать ему о своих родителях? И всё же продолжила: – …любят друг друга. На самом деле. Существуют, как один организм.
– А ты – отдельно? Или ты тоже часть этого организма?
– Если бы я была частью, я бы сюда не приехала. Точнее, не стала бы встречаться с тобой.
Отец покачал головой, растирая пальцами виски:
– Остра ты на язык.
Я пожала плечами.
– Бывают острее. Я, например, не матерюсь.
– При чем тут мат? – хмыкнул он и все-таки обнял меня. – Я даже не мог предположить, какая ты…
– Какая? Чудная?
– Нет. Почему? Удивительная. Целая Вселенная. А я жил и не знал, какая ты.
– Я тоже не знала, какой ты. Хочу узнать, пока здесь.
– Оставайся, не уезжай после конференции, у тебя же каникулы.
Я промолчала. Я не знаю. Я рада, что он это предложил, но я не знаю. Я еще не решила, пойду ли я к нему домой. Кажется, я не готова знакомиться с его женой. Не то чтобы мне больно или как-то неприятно – просто я не знаю, нужно ли мне это. Это какое-то бесконечное усложнение всего.
– И все-таки, скажи мне, – спросил отец, внимательно глядя на меня, – что тобой руководит, зачем ты занимаешься экологией и… э-э-э… как это назвать? Слово «политика» тебе не нравится…
– Зачем – не знаю. Но не заниматься не могу.
– Вот вы хотели организовать мировое правительство. Зачем тебе это?
– Я не могу жить, не думая.
– Смотря о чем думать! – усмехнулся отец.
– Когда я начинаю думать – я всегда упираюсь в то, что человечество стоит на грани Третьей мировой войны и, скорее всего, гибели всего живого. Если начнется война, всё погибнет. И от нас не останется ничего, как не осталось ничего от тех цивилизаций, которые были до нас. Несколько каменных сооружений непонятного назначения, воронки, разбросанные глыбы камней, смутные мифы… Сотни и тысячи лет прошли, пока возродилось новое человечество из нескольких оставшихся людей… И они не смогли сохранить историю. Не умели писать, не знали, как сохранить это знание.
– Или сохранили и спрятали, – улыбнулся отец. – Я тоже люблю всякие мифы и эзотерику. Как ты хорошо говоришь, Машенька!
– Я не думаю, что это мифы и эзотерика, как ты выражаешься, – сказала я, пропустив комплимент мимо ушей. – И меня больше интересует не история, а сегодняшний день. Я ходила в прошлом году на межфакультетский спецкурс, его читал профессор, доктор наук, преподающий историю Китая. Он рассказывал о тех археологических фактах и письменных свидетельствах того, что история наша гораздо древнее и совершенно не такая, как принято считать. Для меня это абсолютный факт, и я думаю не о том, что было. А о том, что будет. Поэтому занимаюсь экологией. А не потому, что мне нравится читать о том, как утилизовать мусор, сколько свалок сейчас на Земле, чем вреден газ, выделяемый свалками, или о том, сколько оружия скопилось в разных странах, что с ним делать, – ведь нельзя же им всем воспользоваться. Для этого каждый человек на Земле должен взять в руки какое-нибудь смертоносное оружие и начать стрелять, взрывать, распространять ядовитый газ…
– Ясно… – Отец смотрел на меня с таким изумлением, как будто я неожиданно перешла на китайский. – Удивительно. Спасибо за лекцию. И это моя дочь. Приехала из далекой Москвы в нашу сибирскую тайгу и открыла мне глаза. Так что там с мировым правительством? Ты в него записалась?
– Очень смешно. – Я нахмурилась. Это вообще-то не предмет для насмешек. – Спасибо тебе, что ты меня вызволил. А как ты узнал, что я здесь?
– Я
