Кинокефал - Ольга Сураоса
Тут я понял, что своим острым зрением не могу уловить деталей. Весь застывший предо мной пейзаж оказался размыт, являясь картиной, большими мазками намалёванной на гигантском полотне. Неужели художнику хватило столько красок? Может, всё же это не картина, а зрение моё стало размытым?
Боевой клич, возвещающий о пробуждении, заставил меня содрогнуться. Картина вконец потеряла очертания, и красота превратилась в одну сплошную черноту. Из черноты проступали голоса и шорохи, и я осознал, что лежу с закрытыми веками. При этом стали ощущаться толчкообразные движения. Меня немилосердно трясли за плечо.
– Гирр киммериец! Гирр киммериец! Вы живы?
– Правильное обращение не «гирр», а «герр», – нравоучительным тоном заметил второй, до боли знакомый голос. До боли тихий.
Плечо мое задёргали с новым энтузиазмом.
– Герр киммериец! Ну вы же дышите, герр киммериец!
Меня прям-таки умоляли очнуться, и я больше не мог игнорировать столь яростную просьбу. Несмотря на то, что я открыл оба глаза, видел только один. Голова не болела, а дробно гудела, отстукивая чёткий оглушающий ритм. Всё вокруг ощущалось, как в тумане, но я ясно знал, что мне надо отыскать профессора.
– Он очнулся, Марек!
Прямо напротив носа на меня глядело довольное лицо, а в голове предательски всплыло: «Риджбек Родезийский».
– Треклятое знание пород… – пробормотал я, пытаясь подняться. Риджбек подал руку, и я принял помощь. Посредством общих усилий, мы взгромоздили меня на ноги. По ступням побежала явственная дрожь. Земля ходила ходуном, и обстановка вокруг также была нечёткой. Мое недоумение сорвалось с языка, выразившись вслух:
– Почему земля трясётся?
– Мы в поезде. Зрение восстановится, как и твоя сила. Ты очень вынослив – не только сумел выжить, но и подняться. В тебе явно горит огонь. Я поражён.
– Огонь? – эхом откликнулся я, продолжая крепко держаться за незнакомца. – О чём вы? Я еще сплю?
– Увы, нет. Я же сказал, мы в поезде. Ты помнишь, что с тобой произошло?
Я попробовал прокрутить последние события, но тут же осел на качающийся пол. В теле не было болевых ощущений, но вспоминать было больно. В попытках сфокусировать взгляд, постарался разглядеть сидящего напротив собеседника.
– Кто вы?
Ответом мне послужил вздох. Проявились очертания хоботообразной головы.
– Хорошо, назовусь повторно. Я – Марек Забуленки.
В совокупности с именем и обозначившейся внешностью картина происшедшего полностью сложилась, и я прочувствовал всё. Явственно стал слышен шум поезда, дрожь мышц под лохмотьями, ледяной ветер, задувающий из всех щелей деревянного ящика на колесах, и по-разному хрипловатое дыхание. С помощью слуха я насчитал шесть отличных друг от друга дыхательных ритмов. Вдохнув глубже, вслушался повторно. Да, в вагоне было ещё шестеро, не считая меня, Марека и Риджбека. Все они спали. Все были людьми-кинокефалами.
– Ты вспомнил?
– Да, – поднялся, но уже самостоятельно. – Я вспомнил, что нахожусь в преисподней.
Марек склонил голову набок, впившись в меня своими холодными глазами.
– Тебе знакома данная истина?
От никчёмных вопросов нервы мои сдавали сильнее. Как только тауредец почуял это, огни интереса в его глазах тут же угасли, и он обратился ко мне по-другому.
– Что ж, если тебе что-то неясно, я могу разъяснить происходящее.
Дрожь в ногах от толчкообразных движений стала сильнее, и мне пришлось взгромоздиться обратно на тряпки.
– Куда нас везут? И что за похитители? Как ты их там назвал?
– Свароги, – Марек присел рядом. – Это кормители бездны. Они как… атланты – по-своему поддерживают этот мир.
– Ты их оправдываешь?
Во рту стало гадко, захотелось сплюнуть.
– Разве? – удлинённая пасть его расплылась в грустной улыбке. – Я рассказываю то, что знаю. По сути, о деятельности сварогов у меня лишь догадки, и куда нас везут, я в таком же неведении, как и ты.
Безысходная усталость била в виски, я сдавил голову, но это уже не помогало. К запутанным событиям приплетались какие-то дьявольские свароги. Клубок, в котором я погряз, запутывался окончательно. Тихий голос Марека вновь выводил на диалог.
– Знаешь, там, в подвале, сначала показалось, что от тебя не собрать костей. Но нет, ты не только выжил, но и порядочно функционируешь. Похоже, ты вправду, чистый…
Отпустив голову, я нервно усмехнулся, посмотрев на свои чёрные от грязи ладони.
– Лишь чистые кинокефалы, – продолжал Марек, – обладают рядом признаков, дающим им преимущества перед людьми и метисами. Это способность в разы лучше обонять и видеть как видимые, неблизкие предметы, так и предметы, напрочь сокрытые от постороннего глаза. Чистокровные кинокефалы способны впитывать знания, не подвластные для нынешнего понимания, а также регенерировать и быстро восстанавливаться, что, между прочим, ты и доказал. Видел бы ты, что являлось тобой ранее – горстка конечностей, труп. И из этой горстки ты сформировался, сросся, окреп и очнулся. Как мифический феникс.
Перед глазами почему-то пронеслись обрывки только что виденного сна, но я отогнал их, сосредоточиваясь на словах Марека. Всё, что он мне поведал, рассказывал Рейн, но все это сейчас абсолютно неважно. И я совсем не помню тех страшных событий, кроме крепко сжатой рукоятки плети…
– Откуда ты? Можешь рассказать о себе?
Интерес Марек выражал неподдельный, но у меня не было ни малейшего желания изливать свою биографию. В висках стучал поезд.
– Из Киммерии, я направлялся в Богемию. Затем на меня напали бандиты и завезли неизвестно куда.
– Что за бандиты?
Марек сократил расстояние между нами, приблизившись почти вплотную.
– Схватив меня и моего нового знакомого, эти люди принесли нам свои извинения и убеждали, что нуждаются в нашей помощи, чтобы освободить свои земли от захватчиков. Их количества, видите ли, не хватало, и они «наняли» нас таким малоприятным способом.
– И ты им поверил?
Внутренний взор спроецировал образ окровавленной деревушки, беспомощную фигурку ребёнка. Губы мои подёрнулись, непроизвольно обнажив клыки.
– Разумеется, нет! Ложь исходила от них тошнотворными комьями, даром что скрыли враньё чесноком.
– Это были люди или кинокефалы?
Я вдруг крепко задумался. Мои павлистические взгляды показались здесь до одури смешными и нелепыми. Они годились на приёмах в белых рубашках и фраках, но теряли смысл в дырявой скотовозке.
– Это были кинокефалы, – отвёл взгляд я.
– И что же произошло с тобой и твоим знакомым?
– Там были ещё такие же, как мы, захваченные. Пленников задурманили отравой, лишь нам удалось избегнуть дурмана. Разум наш оставался чист, и мы, повторяя за окружающими, отдавали отчёт своим действиям.
– А каким образом удалось отравить толпу кинокефалов?
Марек недоуменно сощурился, но в голосе его не было ни вызова, ни недоверия, и я, опустив шерсть на загривке, пояснил:
– У некоторых лесных перепелов есть особенность —отравляющие свойства. При этом запах их мяса совершенно обычен, разве что тонкий аромат выдает отраву, но чтоб определить, его надо знать. Таким образом, отравив голодных, не ощутивших подвоха, мерзавцы предложили противоядие. Так как отравление наступило моментально и было очень болезненным, то кинокефалам не оставалось ничего иного, как принять исцеление совместно с неким веществом, подавляющим волю.
– Сомнамбулы… – задумчиво протянул Марек. – А каково это было?
– Это выглядело жутко. Они беспрекословно выполняли любые команды, в том числе команду убивать.
Марек, соболезнуя, опустил голову, но в глазах его блистало торжество прозрения и… ужаса.
– А ты и твой знакомый, значит, не ели мяса, поэтому сохранили сознание?
– Да, – я кивнул головой, и в ту же секунду пространство вокруг ответно качнулось. Отвратительно заскрежетало железо, поезд встал. От внезапного толчка Марек отшатнулся в сторону,
