Кинокефал - Ольга Сураоса
Высокая фигура выступила в квадрат света, и её очертания стали чёткими, приобрели резкость. И воистину, святой Христофор! Я пожалел, что вижу. «Странная» – слишком простая характеристика внешности моего собеседника. Он был жуток, подобен инородному созданию. Его лоб был человечий… но вот рот и нос были по-щучьи удлинены в подобие собачьей челюсти, трубкой изгибающейся вниз. Череп был обтянут неестественно серой, полностью лишенной волосяного покрова, кожей, а уши были огромными, ослиного размера и почему-то прямоугольными… Я встречал остаточные атавизмы у людей-кинокефалов. Взять хотя бы во внимание всё те же уши моего Рейна, помимо которых часто встречалось как наличие хвостов, так и излишней шерстистости на лице, но то были привычные дополнения к внешности. Они не вносили дисгармонии и придавали порой симпатичный образ, некий шарм своему носителю. Но здесь… Нет, его нельзя было назвать ни кинокефалом, ни метисом. Я не смог сдержать отвращения, поэтому шерсть на загривке непроизвольно вздыбилась, и я всем телом полностью подался назад.
– Ты не кинокефал! Кто ты?
– Я кинокефал.
Это создание снова стало говорить до жути тихо, но попыток подойти или удалиться обратно в темень не предпринимало. Оно стояло посреди света, открыто глядя на меня своими неестественно васильковыми глазами.
– Да, я ужасен. Ты видишь перед собой один из первых опытов гибридизации кинокефалов и людей, однако кинокефальных черт во мне больше, потому я предпочитаю относить себя к кинокефалам.
Его спокойное, вежливое поведение образумило меня, и я пожалел, что демонстративно показал неприятие. Смягчая свою резкость, я перешёл обратно на «вы».
– Признав свой вид ужасным, вы полагаете, что он вызван лишь тем, что родители ваши принадлежали к чистым родам? – я не понял, что он подразумевал под «опытами».
– Дело не в чистых родах, – мой собеседник слегка качнул своей безобразно лысой головой. – Дело в химере.
– В чём?
– В стремлении создать химеру – создание, контролирующее жизнь обывателей. Когда создаётся нечто необычное, то взоры мыслящих будут направлены на этот предмет, и никто не останется в стороне, каждый составит об этом предмете свое мнение, а через мнения эти можно управлять настроениями масс.
Голова моя разболелась ещё больше, отсутствие обзора с правой стороны вгоняло в тоску, и бредовые мысли этого… тауредца были совсем не кстати.
– Это, конечно, очень занимательно, однако нам бы как-то выбраться отсюда.
– Выбраться? – тауредец пожал плечами. – Сейчас это невозможно.
– А когда станет возможно? – начинал злиться я.
– Когда откроют дверь.
– Какая прозорливость! – я взорвался. – Открытая дверь – спасение из плена! Кто бы мог подумать!
Неожиданно резко тауредец метнулся ко мне, крепко зажав руками челюсти.
– Молчи, – тихо скомандовал он, напряжённо поведя ушами. Тут и я услышал, как за стеной раздались торопливые тяжёлые шаги.
– Они услышали, – скорбно выдохнул тауредец, освобождая меня из захвата. – Сможешь сесть на пол?
– Что?
– Двигаться можешь? Пересесть на пол? Ну?
В ожидании ответа, он сжал моё плечо, но тут послышался звук проворачиваемого ключа, и тауредец вихрем унёсся в противоположный угол темницы. Темнота стала различимой, и я в полном недоумении увидел, как тауредец калачиком сворачивается на разбросанных по полу лохмотьях и тряпках. Это несмотря на то, что скамья, стоящая рядом с моей, пустовала.
Голова раскалывалась на части, и, свесив ноги с кровати, я крепко зажал её ладонями. Чутьё подводило меня, потому я не мог понять истину в бредовых речах тауредца. Однако облик его доверия не вызывал, и я решил вопреки предостережениям остаться на скамье во чтобы то ни стало.
Дверь, взвизгнув, распахнулась, и в комнату вошли две пары ног, а я так и сидел, обхватив голову руками. Данный момент повторялся. Снова. Хамоватый голос был целиком направлен на меня. Другой голос, не менее наглый, сократив расстояние между своими ботинками и моими голыми ступнями, встал напротив. Интонации их речи были до противного грубыми, несмотря на природную мягкость, используемого ими языка. Это точно был не богемский. При последних словах, перешедших в крик, на мою спину обрушилось тонкое кожаное жало. Ожог болью разлился по телу. Я не вскрикнул, направив все силы в слух. Воздух прорезал свист для повторного удара, но прежде чем плеть снова коснулась меня, я разжал пальцы. Неконтролируемый благостный гнев вырвался, обрушившись на ближайших виновников моих страданий. Не ожидая подобной прыти, ударивший меня мерзавец не успел воспользоваться плетью, лишь загородился рукой. Вскрик, и плеть, вся липкая от крови, упала на пол. Неизвестно откуда взялась во мне сила, а в зубах острота, но мои челюсти, никогда не творившие подобного, лезвием вспороли руку. Алый фонтан брызнул прямо в лицо, ослепив на время и второй глаз, но я не разжимал зубов. Было неожиданно приятно вгрызаться в плоть. В плоть обидчика. Я мстил за боль, как может мстить только зверь. Однако я им не был. Чувства мои донельзя обострились, и я с легкостью увернулся от летевшего мне в висок кулака. Оторвавшись от запястья противника, я схватил его за шею, нагнул и со всего размаха ударил коленом прямо в переносицу. Противник, охнув, захрипел и, согнувшись в три погибели, повалился на колени. Я хотел наброситься на второго, но того уже и след простыл. За ним оглушительно хлопнула дверь.
– Что за паршивые скоты! Не могут даже постоять друг за друга!
Я сплюнул сгусток крови и вытер глаза чем-то отдаленно напоминающим рукав.
– Зря ты так.
Мое действие не осталось незамеченным. Тауредец, откинув тряпьё-одеяло, развернулся ко мне. Кровь бешено бурлила в висках однообразными толчками, вытесняя мысли, и я не сразу понял его.
– Что?
– Зря ты напал на сварога. Теперь тебя точно убьют. Напрасно я тебя выхаживал.
– Что?
Стоны и всхлипы, корчившегося на полу мешали понять говорившего тауредца.
– Другой сварог побежал за подмогой. Сейчас их набежит целая толпа и тебя до смерти изобьют. Как собаку. Весьма поганая смерть. А от тебя требовали просто уйти с кровати.
– Что за ересь?! – приступ гнева завладел, заставил ощетиниться. – Что за чушь ты несёшь?!
– Ну, – тауредец спокойно пожал плечами, – это не я придумал.
Торопливый топот за дверью отрезвил. Я перевёл взгляд с двери на тауредца, но тот уже отвернулся, зарывшись в тряпичном ворохе. Я остался один. Да чёрт! Я всегда был один.
Выудив из кровавой лужи рукоять с длинным сплетением ремней, я сел на скамью, разглядывая уползающего к выходу человека. Использовать побеждённого врага в качестве залога защиты было бесполезно. Напарник запросто бросил его, а значит, эти люди не шибко дорожили своим количеством. Так, что это за люди? Что за свароги?
Топот угрожающе нарастал, и мысли мои переключились на насущное. Нет, просто так я не сдамся. Подобной тушей я не буду. Одно из двух – или полный сил защищаться, или обездвиженный труп. Хватит с меня погружений в безвременье! Руки и ноги мои свободны – это вам не связанного пинать.
Шум ворвался в маленькую тюрьму, расширив её границы скоплением тел, и мне ничего не оставалось, как сжать рукоятку сильнее.
Глава 9
В лучах утреннего разгорающегося солнца, он казался красным, словно сам являл собой живое пламя. Или нет, он и был живым пламенем в образе птицы. Передвигаясь плавными скачкообразными движениями, он всё дальше и дальше удалялся от меня, а я никак не мог приблизиться к нему. Откуда-то я знал о своей обязанности поймать алое создание и заточить в тисках своих рук, но мне совсем не хотелось этого делать. Я следовал за ним в предвкушении чего-то очень прекрасного… Огненное воплощение взлетело на вершину перевала и украдкой поглядело на меня. Во взгляде его, как и во взгляде всех пернатых, эмоции не читались явно, однако было в этом омуте нечто такое, что давало ответ на вопрос, зачем я следую за ним. Сделав ещё несколько шагов, я собственными глазами удостоверился в том. С перевала, на который я взобрался, пытаясь поймать огонь, открывался великолепный вид в долину,
