Кинокефал - Ольга Сураоса
Полы тулупа оставляли за мальчиком длинный тягучий след. Как в вязком сне я наблюдал за разворотом остроочерченной головы, за её хищным оскалом, вспыхнувшим интересом маленьких глаз. Мгновение и огромная туша уже летела к одинокой фигурке, сокращая расстояние широкими скачкообразными шагами. Я не выдержал, рванул на себя железную дверь, но мои и без того покалеченные пальцы не справились с острой гранью двери. Я порезался ещё больше, заструилась алая кровь. Слишком поздно.
– Mavriš!
Отчаянный крик раскатился по окрестности, и мальчик резко развернулся навстречу несущейся к нему неминуемой гибели. Теперь и мне, и кроваво-белой пустоте было известно его имя. Последовавший за криком свист топора и вонзание его по самую рукоять в лопатку, берсерка не остановило, даже не замедлило. Чудовище было неудержимо. Это абсолютно бесполезно. Меня передернуло при этой мысли. Израненные пальцы сжали холодное железо, сердце выпрыгивало из ребер. Я видел, как обескураженно замер маленький человек, как ветер трепал рукава его тулупа, гладил запорошенные белизной волосы.
Издав судорожный вздох, я закрыл глаза.
Безмолвный крик, со страшной оглушительностью достигший моих ушей, так и не был исторгнут из груди ребёнка. Вслед раздался знакомый, отвратительно булькающий звук, и тихое удовлетворённое рычание. Скорбные выкрикивания имени мальчика наполняли невыносимой печалью, перерастающей в раздражение на бессмысленность этого зова. Мальчик уже не откликнется.
Не открывая глаз, я бессильно сполз по косяку вниз. Ужас от свершившегося ещё не полностью овладел мной, но вопрос, стучавший в висках, начинал выедать изнутри. Неужели я не помог? Почему я не выбежал?!
– Что с вами, Бонифац? – оторвавшись от Мико, спросил меня Тот. Я слышал по обращённому в мою сторону голосу, что профессор ничего не видел. Глаза мои были закрыты.
Шум на улице перешел в невообразимую вакханалию, словно сражающихся стало вдвое больше.
– Бонифац, нам надо уходить, – прошептал Тот.
Я разозлился ещё больше. Куда уходить? В пустыню лесов и горных массивов? Зачем озвучивать такую глупость?
Зажмурился сильнее. Крики с улицы приближались, и вскоре стали вполне различимы членораздельные выражения непривычно странного говора. По быстрым звукам снегового хруста стало ясно, что к нам кто-то приближался.
– Герр Бонифац… – профессор испуганно потряс меня, но было поздно. Под закрытыми веками темень сменилась светом распахнутой двери. Я открыл глаза, встретившись с холодным непроницаемым лицом. Слух меня не подвёл, так как человек был, действительно, не местный, а пришлый. Это единственное, что я успел заметить. Удивлённый возглас переплёлся с обрушивающейся на мою голову дубиной. Вновь наступила всеобъемлющая мгла.
Глава 8
Круги. Чёрные, синие круги, фиолетовые… Они сменяли один другой, напоминая водяное волнение. Открывать глаза было больно. Не следовало их закрывать. Всё тело мое сотрясалось, но я не напрягал и мускула. Похоже, меня везли в телеге, на которой рессоры были совершенно ни к чёрту. Руки мои снова онемели, но на этот раз не от пут, а, скорее, от неудобной позы. Ноги тоже слушались плохо, но от них не было пока никакого прока. Вокруг меня царил смрад духоты от собственного дыхания. Я был с головой накрыт одеялом, вернее, шкурой, судя по стойкому запаху – козьей выделки. Затылок, на удивление, не распадался жуткой болью, а лишь слегка неприятно гудел. Попробовал повернуть шею, и с трудом, без особо мучительных ощущений, у меня получилось. Я был относительно цел.
Оценив обстановку вокруг, принялся восстанавливать фрагменты происшедших событий. «Чёрт, – я горько усмехнулся, – похоже, это начинает входить в привычку». Но, несмотря на мои усилия, пазл событий не складывался. Мешали возникающие перед глазами круги. В памяти всплывали быстрые удары учащённого сердца, трупное дыхание, окровавленные щёки Мико, устало обвисшие уши профессора, детские глаза, череда лиц… Как же они? Получили ли такой же удар? Парень бы не выжил, да и Тот едва ли б отошёл после повторного нокаута… Где они сейчас? И где, собственно, я?
По периодическим остановкам и по оглушительному стуку, сотрясающему всю повозку, я понял, что таким образом вычищают снег из колес. Этот невообразимый шум вибрацией проходил сквозь меня, начисто сбивая все мысли, пробуждая затихшую головную боль возобновиться с новой силой.
«И какого чёрта они добиваются? Связаны ли эти скоты с первыми похитителями? Чего им всем надо? И в конце концов, какого беса не пересесть из проклятой телеги в сани?!»
Раздражение достигло апогея. Я не мог принять то, что со мной обращаются как с марионеткой. Во мне всё кипело, исходило негодованием от такого попирания над правами человека! Кто давал власть этим выродкам издеваться над людьми, похищать их, пичкать отравой, заставлять убивать, снова похищать… И вообще, обращаться, как со вшивыми псами!
Повозка в который раз снова остановилась, очевидно, завязнув в сугробе. Впервые с тех пор, как я очнулся, раздалась еле слышная речь. Одеяло сдёрнули, и духота тут же преобразилась в морозную свежесть. Я зажмурился, перестраивая зрение на максимальную освещённость. Говоривших было двое. Оба были симиа, оба бородатые, с прожигающими исподлобья глазами, глядящими свысока. Эти взгляды были донельзя ясны в своей замкнутой обречённости, демонстрируя, насколько хорошо, презирая других, можно маскировать собственную ничтожность. Они явно не были настроены говорить со мной, и дело было здесь отнюдь не в языковом барьере. Я всё-таки попытался открыть рот и с негодованием понял, что челюсти мои стянуты верёвкой. Лица их довольно осклабились. Одеты они были как-то странно, в одежду, больше похожую на стёганное пальто, только шерстяное. И запах… за время пребывания в Богемии, я впитал неуловимое ощущение этой страны, исходящее от её жителей. Присутствие бородачей не давало этого ощущения. Когда же в последний раз я фиксировал его? В кровавой деревушке было не до того, но там изначально дышалось по-иному. Может, сугробы вокруг уже не богемские?
Пришедшие на ум выводы потрясли меня, отрешив на мгновение от происходящего. Но ненадолго. Веревку моего намордника затянули с таким остервенением, что из глаз чуть не брызнули слёзы. Буквально вытряхнув меня из телеги, эти двое чуть ли не волоком потащили меня в невесть откуда взявшуюся на дороге избу. Я не стал противодействовать, осознавая беспомощность своего тела и желая поскорее очутиться в защищённом от непогоды помещении. В доме меня снова ожидал резкий контраст темноты и света. Глаза, исходя болью, не желали проходить. Грубо бросив меня в угол, бородачи отошли. Один из них вышел к тягловой силе, оставшейся снаружи, а другой – устало опустился на скамью. Он в упор рассматривал меня, но я на взгляд не отвечал. Мне было до безумия смешно, и я всеми силами пытался подавить внутренние содрогания. Ситуация повторялась и была идентичной во всех проявлениях, начиная с двух угрюмых пленителей, обстановки избы, горящих в печке дров. Печь уже была растоплена, когда меня занесли в дом. Некто разжег её, значит, здесь кто-то есть. Хотя наличие кого-то ещё было неважно.
Комната наполнилась знакомым запахом уличного духа. Скрипнула дубовая дверь, и на пороге показался третий незнакомец. Он не трясся вместе с бородачами в телеге, а приехал верхом. То было понятно по второму конскому голосу. Незнакомец тоже имел чисто черты симиа, но коренастым телосложением сильно отличался от первых двух. Совсем не глядя на меня, он вытер свои сапоги о порог, снял тулуп. В нос ударил характерный металлический запах, и я с ужасом понял, что красные разводы на одежде были не цветовой гаммой, а кровью. Здоровяк приблизился ко мне, всё так же избегая зрительного контакта, и шерсть моя инстинктивно вздыбилась. Но я был готов к разговору. По кровавому тулупу, по тонкому запаху человеко-кинокефальной крови, стало ясно, что это те самые незнакомцы, пришедшие селянам на помощь.
