Половое воспитание Августа Флана - Александр Минчин
Дома мама нежно спросила, как он себя чувствует после репетиции, а папа, объявив его «крон-принцем», пошел смотреть телевизор. Который, как правило, ничего хорошего не показывал.
На следующий вечер Нина попросила проводить ее снова.
В это же время Август сильно увлекся чтением, и особенно — поэзией. Юность всегда связана с сентиментальностью. Он читал все подряд из того, что стояло на книжной полке в кабинете. Ему нравились Лондон, Куприн, Конан Дойл, Жорж Санд. Тогда же он начал собирать библиотеку, заведя знакомство с дамой, заведующей отделом подписных изданий. Она оставляла ему дефицитные книжки. Как оказалось потом, она была пациенткой его отца. И, видимо, не только…
На Августа всегда оказывала большое воздействие печать: изображения, слова, картинки, фотографии. И если это было связано с противоположным полом, они дико возбуждали его, разжигая и воспламеняя буйную фантазию.
Впервые он прочитал слова, связанные с сексом, в нежно-салатном томе Есенина. Сергей Есенин был полузапрещенный поэт. И Август удивлялся и был поражен, что такое разрешили опубликовать. На всю оставшуюся жизнь он запомнил строчки этого поразившего его стихотворения:
Выткался на озере алый цвет зари, На бору со звонами плачут глухари. Зацелую допьяна, изомну, как цвет, Хмельному от радости пересуда нет. И сама под ласками сбросишь цвет фаты, Унесу я пьяную до утра в кусты.Особенно волновало его воображение «изомну, как цвет», что-то гулкое, далекое, тревожно-доступное появилось в голове. И «унесу я пьяную до утра в кусты» — какое таинство, что там произойдет или случится?
Потом он невольно искал во всей поэзии намеки, штрихи, аллюзии, относящиеся или связанные с сексом или эротикой. «Изомну, как цвет…» он представлял, как мяли тело, шею, грудь, бедра. К голове начинала приливать кровь, воображение уносилось куда-то вдаль, его охватывала дрожь. Стихотворение было написано в 1910 году, он не мог поверить, что тогда уже об этом писали. Когда он вырос, ему попался роман, в котором описание женского полового органа, со всеми эпитетами и метафорами, занимало две с половиной страницы. Все течет…
Он поглотил насквозь пятисотстраничный том поэзии, но ничего похожего, никаких упоминаний больше не нашел. А в ушах по-прежнему звучало и представлялось:
…изомну, как цвет.Таинственно, непонятно, зовуще, сексуально, — притягивающе, завораживающе.
Теперь после каждой репетиции Август провожал Нину домой, она почему-то просила об этом только его. Ни с кем так старательно не танцевала она на репетициях, как с ним, когда он делал поддержки или заменял полностью заболевшего «главного принца». Роль которого он знал наизусть.
Получилось так, что Флан одновременно был вовлечен в отношения с тремя девочками: Леночкой, Ларой и Ниной. Не пересекаясь в жизни, одна другой никак не мешала, а наоборот: они дополняли друг друга для Августа. Он и в будущем будет поступать так, развивая нападение по всем направлениям. «Привычка свыше нам дана…»
В один из вечеров он нашел строфу, которая ему очень пришлась по душе, и он выписал ее в специальную тетрадь:
— Не изменяй! — Ты говоришь, любя. — О, не волнуйся. Я не изменяю. Но, дорогая… Как же я узнаю, Что в мире нет Прекраснее тебя?В один из поздних, предпоследних, зимних вечеров, от бессонья и фантазий, он открыл том Пушкина и, к своему удивлению, обнаружил:
Черная шаль
Гляжу, как безумный, на черную шаль И хладную душу терзает печаль. Когда легковерен и молод я был, Младую гречанку я страстно любил. Прелестная дева ласкала меня; Но скоро я дожил до черного дня. Однажды я созвал веселых гостей; Ко мне постучался презренный еврей. С тобою пируют (шепнул он) друзья; Тебе ж изменила гречанка твоя.(Только «гречанку» нужно было заменить на «полячку».)
В покой отдаленный вхожу я один… Неверную деву лобзал армянин.Ах, как точно все. Как поразительно верно! Неужели в прошлом веке чувствовали так же, как он? Это успокоило его немного, но не до конца. Воспоминания о ней, лежащей на тахте, с задранным платьем, пьяной, без сознания, и чужие руки, шарящие по груди, вспыхнули в голове и рельефно предстали перед глазами.
С главы ее мертвой сняв черную шаль, Отер я безмолвно кровавую сталь.Это успокаивало.
Август был сентиментален, эмоционален и чувствителен, но инстинктивно скрывал эти черты, стеснялся и прятал от всех, не зная этому названия. В следующие же пару лет он сильно увлекся сентиментализмом и романтизмом. Пока не открыл для себя символистов. И футуристов.
С тех пор не
