Натюрморт с торнадо - Э. С. Кинг
Мимо проходит какой-то парень и говорит: «Ой, захлопнись». Предположительно Эрл говорит: «Я бы тебя убил спелым персиком и двумя зелеными яблоками». Парень, в ожидании зеленого света, отвечает: «Ты бы меня убил своей вонью. Надо себя уважать, чувак. Обратись за помощью». Прежде чем Предположительно Эрл успевает ответить, парень переходит улицу, и Эрл берет воображаемый спелый персик и два воображаемых зеленых яблока и швыряет их в спину парню. «Мудак», – бормочет он и идет дальше на запад по Маркет-стрит.
Он идет быстрее, чем обычно. Все еще медленно, но не со скоростью улитки. Но тогда почему в другие дни Предположительно Эрл ходит так медленно? Иногда я даже думаю, что он на самом деле не сумасшедший. Когда он швырнул в того парня воображаемые фрукты, он не выглядел психом-психом. Скорее казалось, что он просто эксцентрик или что его достало, как себя ведут другие люди. Это у нас с ним общее. Меня страшно достало, как себя ведут все остальные.
Через некоторое время мы переходим через мост, и я вижу, что он направляется к вокзалу. Не представляю, какие у него там дела, но я иду за Предположительно Эрлом на вокзал.
У вокзала на 30-й улице в Филадельфии – коринфские колонны. Галерея. Такая архитектура смотрится инородно в окружении уродливых рельсов и граффити на бетонных барьерах между рельсами и остальным миром. Бездомные здесь тоже смотрятся инородно, так что вокзал на 30-й улице для Предположительно Эрла недоступен, если только у него нет билета, а непохоже, чтобы билет у него был. Он просто заглядывает внутрь, поднимает голову вверх, а потом принюхивается, как будто здесь, за мостом из центра города, воздух другой.
Университетский городок не наша территория. Предположительно Эрл – бездомный художник. Я – бросившая школу шестнадцатилетка. Он шаркает на юг, к Честнат-стрит, а я иду в том же темпе в пяти метрах позади. Может, он думает, что я какая-то поехавшая девочка, которой нечего делать. Может, он прав. Он останавливается на углу 32-й и Честнат-стрит и достает из кармана пальто кусок мела. Он садится на тротуар – прямо посередине, мешая людям, которые идут на работу или на пары, – и рисует курицу одной линией, не глядя на асфальтный холст. Как слепой рисунок курицы, только курицы тут нет. Он рисует курицу по памяти, ярко-голубым мелком. Рисунок абстрактный, но я вижу, что это курица: не настолько абстрактный. Он заканчивает, добавив сверху петушиный гребешок. Гребешок похож на головной убор, как будто голова курицы выливается сама из себя. Из другого кармана Эрл достает кусок ткани – старая футболка, или полотенце, или что-то такое, – потом плюет на курицу и втирает слюну в головной убор и в лапы, грубые и узловатые. Он плюет, пока не заканчивается слюна, а потом встает и танцует на курице. Туда-сюда, как в свинге. Вальсирует по курице. Он говорит: «Не сегодня!» – и идет дальше по Честнат-стрит. Я останавливаюсь сфотографировать курицу на телефон. Кое-где я вижу красно-коричневые крапинки – в местах, куда Предположительно Эрл плевал. Он плюется кровью? Когда он в последний раз ходил к стоматологу? К доктору?
Мы доходим до 37-й улицы. Он заходит в здание, на котором написано: «ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОМ». Я остаюсь снаружи, потому что не знаю, что такое Интернациональный дом, и не хочу, чтобы меня выгнали из места, о котором я ничего не знаю.
Я захожу в магазинчик через дорогу купить себе бутылку воды. Не представляю, как мне было бы жарко, если бы я ходила под кипой пледов и пальто. Я покупаю вторую бутылку воды для Предположительно Эрла – может, ему понадобится. Я сажусь в тень под козырьком магазинчика и пью свою воду. Через пять минут оттуда выходит менеджер и говорит: «Будьте любезны удалиться».
Кто так разговаривает? Будьте любезны удалиться.
Тут я вижу, как из Интернационального дома выходит Предположительно Эрл вместе с каким-то молодым человеком. Молодой человек на высоте. Так бы сказала мама. На высоте. Он одет как надо, в элегантную одежду студента Университетского городка. У него светло-коричневые волосы, он побрит, со стильной прической. Он улыбается, а Предположительно Эрл что-то ему говорит, и только тогда я осознаю, что Предположительно Эрл может смеяться и вежливо разговаривать. Он никогда ни слова не говорит людям, которые подают ему деньги. Ни «спасибо», ни «благодарствую». Он плюется и швыряется воображаемыми фруктами. Но вот – он улыбается. Со смехом откидывает голову назад. Обнимает молодого человека за плечи своей обернутой в пледы рукой, и они вместе идут по направлению к центру города. Я не знала, что кто-то может быть так близок Эрлу – что он кого-то подпускает так близко. Теперь, когда я вижу, как он смеется и идет рядом с этим стильным студентиком, оказывается, что у нас с Эрлом еще меньше общего, чем было минуту назад. Или я еще большая фальшивка, чем думала. Или что-то такое.
Они заходят в небольшое кафе, и я иду за ними. Я покупаю черничный маффин и сажусь за столик на другой стороне кафе. Маффин такой сухой, что я открываю вторую бутылку воды, которую купила для Предположительно Эрла.
Умяв полмаффина, я вдруг вижу, что молодой человек идет ко мне. Я жду, что что-то почувствую – страх, нервозность, что-нибудь, – но не чувствую ничего, потому что решаю, что он идет к кому-то другому, пока он не говорит:
– Можно присесть?
– Ладно. Если хотите.
– Мой папа говорит, что ты последнее время повсюду за ним ходишь.
– Он ваш папа? – спрашиваю я.
Молодой человек кивает.
Вот сын оригинальности. Я понятия не имею, что ему сказать.
– Он не хочет моей помощи, если ты это хотела спросить.
– Я не собиралась этого говорить.
– Он хочет, чтобы ты перестала его преследовать.
– Он – оригинальность, – говорю я. – Я им очень восхищаюсь.
Молодой человек не улыбается:
– Перестань его преследовать.
– Не знаю, – говорю я. Это застает его врасплох. Меня это тоже застает врасплох, потому что я хочу поговорить с Предположительно Эрлом. Последние дни я только этого и хочу, но никогда не делаю, и вот он со мной в одном кафе, и вот его сын со мной разговаривает, и он может ответить на столько вопросов, вот сейчас…
Я встаю и выхожу из кафе. Может, это самое оригинальное, что
