Натюрморт с торнадо - Э. С. Кинг
Хотела бы я уметь левитировать.
Хотела бы я стать Испанией или Македонией.
Хотела бы я иметь в кармане кусок мела, чтобы нарисовать курицу на углу 17-й и Спрус-стрит.
Я сажусь на автобус. Потом на другой.
Я захожу в свою новую школу и иду на седьмой урок, который я завалила, потому что две недели не была на занятиях. Сидя на сломанном трехногом стуле и слушая, как учительница рассказывает об американской политической системе, я невольно замечаю, насколько она неоригинальна. Она преподает этот предмет уже лет десять, не меньше. Она вяжет крючком, пока мы заполняем распечатки или пишем контрольные. За ней на стене граффити, двухметровые разноцветные буквы – ВНИМАЙ. Так и написано. ВНИМАЙ. По пыльному полу в кусок гипсокартона перебегает таракан.
Когда учительница выдает нам тест по материалу этой недели, я понимаю, что могла бы сидеть в кафе и разговаривать с Предположительно Эрлом. Я могла бы узнать, зовут ли его Эрл на самом деле. Я могла бы узнать, в каком университете учится его сын. Я могла бы слушать его рассказы об искусстве, или о форме, или о цвете, или о том, что делает идею оригинальной.
Я беру бумагу с тестом и пишу на ней: Мне надо перестать ходить за Предположительно Эрлом. Он – оригинальный, но ходить за ним – неоригинально. Завтра я попробую что-нибудь другое. Пока не знаю что. Ненавижу этот предмет. Сейчас я встану и уйду.
Я складываю бумагу и кладу в карман. Учительница говорит: «Ой, привет, Сара, я…»
Больше я не слышу. Я уже в коридоре, прежде чем кто-то успевает меня остановить. Снова граффити. Снова кучи плесневеющего гипсокартона. Окна на дверях на лестницу разбиты в миллион осколков безосколочного стекла. Они отливают зеленым и синим и похожи на драгоценные камни. Я набираю пригоршню и кладу себе в карман. Только снаружи я замечаю, что у меня порезана рука. На улице мне что-то кричат какие-то ребята, но я их не слышу. Только вижу, как у них шевелятся рты и как они показывают пальцами. Они надо мной смеются.
Надо было взять зонтик. Фигни вокруг слишком много.
Хелен этого дерьма не заслуживает
Три раза в месяц я хожу на собрания. Собрания по отделам, по скорой и собрания медсестер. Поскольку большинство людей не работают по ночам, эти собрания назначают на самое идиотское время. Обычно на десять утра. Так что я работаю с семи до семи, потом не сплю еще три часа до собрания, а потом сижу на собрании, пока дневные медсестры в халатах со Снупи едят пончики и обсуждают своих детей. Иногда я медленно бьюсь головой об стол. Иногда я говорю: «Кто еще не спал с четырех часов дня?» Иногда я засыпаю. Иногда я просто встаю и ухожу.
К счастью, меня любят. Я хорошо работаю. Моя начальница спрашивает меня, почему я так веду себя на собраниях, и я говорю ей, что на следующей неделе стоит назначить собрание на три часа утра. Раз в месяц будет справедливо.
Она всегда отвечает:
– Три часа утра? Я сплю по ночам!
Я работаю тут достаточно долго, чтобы понять – никто не уважает ночную смену. Пока у тебя самого не случится что-нибудь посреди ночи, всем плевать на тот факт, что кому-то приходится этим заниматься.
У нас с Четом собрания проводятся раз в месяц. Мы их назначаем. Один раз мы попробовали семейного психолога. Чет продержался три сессии. Две с половиной, если быть точной. Он встал и вышел во время третьей сессии, потому что психолог сказал, что у него проблемы с гневом и что он должен с этими проблемами разобраться и перестать выливать на меня дерьмо, которого я не заслуживаю.
Его решением «терапии на минималках» стали вот эти ежемесячные собрания.
На ежемесячных собраниях мы никогда ничего не решаем. Разговаривать с Четом – это как разговаривать с человеком без рабочей краткосрочной памяти. Он не помнит, зачем мы устраиваем эти собрания. Он не помнит, что сделал не так с последнего собрания.
Он оправдывается, манипулирует, газлайтит, и в итоге мы каждый раз начинаем друг на друга орать. Вообще, я уже даже не знаю, зачем я туда хожу. Если я могу прогуливать рабочие собрания, почему не могу прогулять эти? Обычно я заканчиваю эти собрания в полном ощущении, что я совсем одна на этом свете, и утешаю себя тем, что зато у меня хотя бы есть Сара.
Но в этом месяце, с тех пор как Сара бросила школу, я вдруг осознала, что каждый день, когда я выполняю свою часть сделки, а Чет выполняет свою, – это шаг к тому, чтобы на Сару начало выливаться дерьмо, которого она не заслуживает.
Из услужливых получаются первоклассные жертвы.
Я все время вижу это на работе.
Мехико – День Четвертый I – Развалины
Тулум. Древние развалины майя, в часе езды от нашего отеля.
Мама дала Брюсу семейный фотоаппарат и велела быть с ним осторожным. Еще она дала ему двести американских долларов и сказала: «На всякий случай». Брюс достал свой телефон из сейфа и вбил туда номер отеля, а папа напомнил нам, что они с мамой потратили на вечер свои кредиты на романтический ужин, и на 18:30 у них запланированы закат и шампанское.
План был таков: в 7:30 автобус заберет нас от отеля. Час мы будем ехать до Тулума. Там мы сходим на экскурсию по развалинам, а потом отправимся купаться в кристально чистых водах под обрывами. Автобус выедет из Тулума в 13:30, и к 14:30 мы вернемся в отель, где приятно проведем остаток дня.
Такой был план.
Но случилось все не так.
Нас забрал автобус, и я была счастлива. За завтраком я прочла брошюрку про Тулум. Нам с Брюсом пришлось торопиться, потому что завтрак начинался только в семь. Я заказала свой омлет сама, на испанском. Jamon, queso y dod huevos por favor. Съесть я успела только половину.
По дороге в лобби я засыпала Брюса фактами о Тулуме. Тулум был последним городом майя, где еще жили люди. Он был важным портом региона. Болезни, которые привезли испанцы, скорее всего, убили все население. Тулум был построен между 1200 и 1400 годами до н. э. На пике развития там жило 1600 человек. Одним из главных продуктов торговли тут был обсидиан. Я не знала,
