Долгая дорога до Грейсленда - Кристен Мей Чейз
Мама резко затормозила – я чуть на нее не налетела – и встала у могилы отца, уперев руки в бедра. Она вытерла пыль со скромного камня, затем опустилась на колени и начала выдергивать сорняки. Судя по их размеру и количеству, приходили сюда нечасто.
«Любящий сын Дайны» – гласила надпись на камне. Дайны? Я даже не знала имени своей бабушки! Вот лучший показатель наших отношений с родственниками.
Услышав мамины всхлипы, я подумала, что они аллергические, пока она не подняла на меня заплаканные глаза…
– Я ведь с ним не попрощалась.
– Это что-то изменило бы?
– Может, для него и нет. Но для меня…
– Ты поступила тогда правильно, мама. – Теперь-то я понимала, насколько трудно ей это далось. Почему он сам не ушел, если был так несчастлив? Его следовало выгнать из дома задолго до того случая на барбекю в День независимости. И решись она с ним расстаться тогда, не пришлось бы выгонять его перед смертью. Да, все эти догадки и размышления в духе «что, если» – тяжелое занятие, от которого лучше воздержаться.
– Тогда почему было так больно?
Никогда раньше мама не заводила разговор о том, что чувствовала после того, как выставила отца из дома. Его грубое поведение не могло избавить ее от страданий по поводу своего решения.
– Я знаю, ты любила его. Настолько сильно, чтобы выйти за него замуж. И было время, когда все мы были счастливы. – Я старалась говорить убежденно, хотя не была уверена, были ли когда-то эти хорошие времена? Любил ли меня отец? Но с мамой, я знала, все было по-другому.
– Поверь, он любил тебя, Грейс. Как он был счастлив, когда ты родилась, как гордился своей прелестной дочкой. Ты можешь сейчас не верить моим словам…
– То, что он говорил и что вытворял… разве это было похоже на любовь?
– Твой папа сделал все, что было в его силах. Пойми, он был болен от всего этого алкоголя… – Ее голос прервался.
Неужели я должна была его простить, потому что он был жалким алкоголиком?!
– Мы все испытывали такую боль, – продолжила мама.
– Но я была ребенком. Я не умела и не должна была разбираться в ваших с ним чувствах. – Мне с трудом дались эти слова. Многие годы я пыталась разобраться, почему мне так тяжело… Да, он был болен, и мама пыталась выжить рядом с ним… Но почему моя боль не отпускала? И вдруг пришло озарение: я увидела себя маленькой девочкой, которая, несмотря на перепады настроения и приступы агрессии отца, изо всех сил старалась быть идеальной, радовать его хорошими оценками… Пела песни Элвиса, копировала его движения и мимику, чтобы мама обратила на меня внимание. Наверное, это выглядело мило, когда я была маленькой, но потом больше походило на грубую пародию.
В подростковом возрасте я решила: если Элвис не может стать моим союзником, значит, он мой враг.
Как бы я ни старалась, всегда было недостаточно, я никогда не дотягивала до идеала своих родителей.
Накатила острая боль в груди – верный признак приближающегося приступа. Я помчалась прочь от могилы, вдоль ряда К, обратно к машине. На этот раз я не боялась кого-то потревожить… Мама что-то кричала мне вслед, но я продолжала бежать. Только отойдя на достаточное расстояние, замедлила шаг.
Вдох – четыре счета, пауза – семь, выдох – восемь: деревья, трава, желуди, цветы…
Стон сорвался с губ, и тут же зазвучали извинения.
«Простите. Простите, – повторяла я снова и снова. – Это была не моя вина. Я не хотела».
Никогда раньше мне не удавалось дойти до этой стадии без сочувствия Джеффа, успокаивающего голоса Аши или успокоительного.
«Нет! Пожалуйста, не надо», – прозвучали в голове слова, которые я произнесла много лет назад.
Я выполняла балетные па рядом со стеллажом, где были выставлены военные награды отца, и сделала неловкое движение ногой. Полка рухнула, стеклянная коробка с медалями разбилась вдребезги, и, прежде чем я успела что-либо объяснить, он уже гнался за мной с куском деревянной опоры. Я кричала: «Нет! Пожалуйста, не надо!» – сжималась от ужаса, а он наотмашь бил меня по ногам, которые мгновенно покрывались рубцами.
Постепенно дыхание стало успокаиваться. Наконец-то я собрала воедино все кусочки воспоминаний, которые раньше считала бессмысленными бреднями.
Проваливаясь высокими каблуками сапог в траву и постоянно спотыкаясь, мама все же смогла догнать меня и сунула пачку салфеток. Когда я грубо оттолкнула их, она попыталась вытереть мне лицо, как маленькой.
– Почему мы не уехали от него? – задыхаясь, выговорила я.
В глазах матери было столько тоски, никакими словами не передать. Я никогда не видела ее такой бледной. Казалось, ей вот-вот станет плохо.
– Пойми, Грейс, я боялась.
Никогда раньше мама не рассказывала о том, каково ей было. Искренность ее слов пугала и одновременно успокаивала.
– Я хотела, чтобы у тебя было все: школа, занятия… А я ничего не могла дать тебе взамен. Я смотрела на тебя и надеялась, что когда-нибудь, когда ты построишь для себя прекрасную жизнь, ты простишь меня. Потому что, как бы плохо ни было с твоим отцом, вдвоем нам было бы гораздо хуже.
– Как ты могла знать, даже не попробовав, мама? – В моих словах было больше печали, чем упрека.
– Просто знала. Я ведь каждый день думала об отъезде. – Это прозвучало так, что не было смысла что-то доказывать.
– Но я-то не понимала, что делается у тебя в голове.
– Так и мне было не понять, почему ты ушла вот так – не оглядываясь!
Все это время я считала, что мама настолько погружена в мир, где царят статуэтки Элвиса и дикие парики, что ни о чем другом она и не помышляет. А была ли у нее альтернатива? Я была одержима мыслью о побеге из этого дома страха и слез. И еще! Впервые в жизни я говорила по душам с матерью, и это было очень странно.
– Он был таким веселым, Грейс, – совсем как ты! Сильным, красивым. Между нами было так много хорошего. А потом он просто… изменился.
Но он не просто изменился. Процесс его разрушения был постепенным, растянутым во времени. В моей памяти еще долго жили воспоминания о другом отце, с которым по субботам мы тайком от мамы убегали на завтраки в «Макдоналдс»… К которому прижималась в постели после приступа лунатизма… Наверное, были и другие эпизоды, стертые более поздними пьяными выходками.
– Такое ощущение, что ты предпочла его мне. – Слова вылетели настолько внезапно, что я сама испугалась. Мама, похоже, испугалась еще больше! Она притянула меня к себе и крепко обняла. Уткнулась мне в грудь и замолчала. Казалось, она говорит с моим сердцем. И оно чутко прислушивалось к каждому слову, которое мама хотела сказать.
– В любви не так все просто, дорогая. Я очень люблю тебя. И хотя жизнь с твоим отцом была настоящим адом, его я тоже любила. Потому что он подарил мне твоего брата. И тебя. – И она подняла на меня глаза, полные слез.
Я всегда была настолько глубоко погружена в свои переживания, что не задумывалась о том, каково было маме. Не иметь возможности попрощаться с мужчиной, которого она когда-то любила. С отцом ее детей. Мне было гораздо легче его ненавидеть, чем ей.
– Все кончено, мама. Теперь все кончено. – Я поцеловала ее в лоб.
Мама вытерла глаза, размазав по лицу тушь, а потом взяла меня за подбородок и произнесла:
– Я понимаю, что тебе в это трудно поверить. Честное слово.
– Думаю, пора уже, – сказала я, стараясь убедить больше себя, чем ее.
И тут мама запела – ее голос звучал мягко и немного неуверенно. Я много лет не слышала эту песню Элвиса «Я буду о тебе помнить», которая сейчас пришлась очень кстати.
Грейс: Ну вот, сижу на кладбище.
Аша: Что за черт у вас там происходит, Грейс?
Грейс: Сама толком не понимаю.
Аша: У Лоралинн странные развлечения.
Грейс: А до этого мы хотели попасть в дом с привидениями.
Аша: Ну, по крайней мере, хуже этого уже не будет?
