На вилле - Сомерсет Уильям Моэм
– Видишь ли, дорогая, мое преимущество в том, что я не дорожу мнением других о себе. Множество людей упрекают меня за то, что я сделал. Наверное, они правы. Но я думаю, что никому не причинил особого вреда, я нравлюсь женщинам, они – мне, а остальное получается само собой. В любом случае у меня нет ни права, ни намерения упрекать других людей за содеянное ими. Мой девиз – живи и давай жить другим. Я – не строитель империи. Нет у меня ни твердого характера, ни безупречной репутации, я – веселый парень, у которого есть немного денег и который любит хорошо проводить время. Ты можешь сказать, что я – прохвост и бездельник. Что ж, как насчет того, чтобы перевоспитать меня? У меня есть плантация в Кении, и я увольняю управляющего, потому что проку от него никакого. Вот я и подумал, что это неплохая идея – поехать туда и взять на себя управление плантацией. Возможно, пришла пора осесть на одном месте. Как знать, тамошняя жизнь может тебе понравиться.
Он замолчал, в ожидании ее реакции, но она ничего не сказала. Пребывала в крайнем удивлении, его слова стали для нее полнейшим сюрпризом, вот она и могла только смотреть на него, словно едва понимала, что он ей говорит. Он же продолжил все тем же тоном, будто веселенькая история еще не закончилась и ему не терпелось услышать ее смех.
– Знаешь, ты не ошиблась в том, что поначалу мне хотелось закрутить с тобой легкий роман. И почему нет? Ты – ослепительная красавица. Поэтому было бы странным, если б у меня не возникло желания подкатиться к тебе. Но в тот вечер, когда мы ездили по округе, одна или две твои фразы задели меня за живое. И я увидел тебя совсем другими глазами.
– С той поездки много чего случилось.
– Я знаю, и готов сказать, что однажды очень рассердился на тебя.
Она глянула на него из-под длинных ресниц.
– Вот почему ты ударил меня?
– Когда ты вылезла из машины? Я ударил тебя, потому что хотел, чтобы ты прекратила реветь.
– Ты причинил мне боль.
– Так и задумывалось.
Мэри не поднимала глаз. Когда она рассказывала Эдгару, что произошло между ней и тем несчастным мальчиком, его лицо посерело от душевной боли. Он испытал глубочайшее потрясение. И больше всего его поразила та легкость, с которой она замарала свою чистоту. А ведь именно непорочность он ценил в ней более всего, потому что любил не женщину, которой она стала, а очаровательную маленькую девчушку, которой приносил шоколадки, зачаровывавшую его своей непосредственностью и детской невинностью. А вот причиной затрещины, которую отвесил ей Роули, послужила сексуальная ревность мужчины, изнывающего от страсти. И, осознав это, она вдруг почувствовала пусть странную, но гордость. Посмотрела на него, ее губы чуть изогнулись в улыбке. Их взгляды встретились.
– Но я больше не сержусь на тебя. Мне понравилось, что ты обратилась ко мне, попав в такую передрягу. И потом сохраняла хладнокровие, хотя в один момент все выглядело совсем уж кисло. У тебя крепкие нервы, и мне это тоже по душе. Разумеется, ты вела себя как полнейшая идиотка. Но твой поступок показал, что у тебя доброе сердце, и, по правде говоря, такого не скажешь про большинство женщин, с которыми мне доводилось иметь дело. Я ужасно тебя люблю, Мэри!
– Мужчины такие странные! – вздохнула она. – Вы оба, Эдгар и ты, придаете уж очень большое значение тому, что ровным счетом ничего не значит. А что действительно имеет значение, что рвет мне сердце, так это бедный, никому не нужный мальчик, который по моей вине лежит мертвым и не похороненным под открытым небом.
– Ему ничуть не хуже, чем на кладбище. Скорбя о нем, ты не вернешь его к ненужной ему жизни. Да и кто он тебе, если на то пошло? Никто. Если бы завтра ты прошла мимо него по улице, то скорее всего и не узнала бы. Очисти свой разум от лицемерия. Так говорил доктор Джонсон[12], и это чертовски дельный совет.
Ее глаза широко раскрылись.
– Откуда ты знаешь про доктора Джонсона?
– Свободные минуты моей попусту растраченной жизни я посвящал чтению. Старина Сэм Джонсон – мой любимец. В его работах полным-полно здравого смысла, и он кое-что знал о природе человека.
– Ты не перестаешь меня удивлять, Роули. Я-то полагала, что ты читаешь, если читаешь, только спортивные новости.
– Я не выставляю все мои достоинства в витрине. – Он усмехнулся. – Не думаю, что тебе придется скучать, став моей женой.
Она порадовалась, найдя хлесткий ответ.
– Разве я могу надеяться, что ты будешь хранить мне хотя бы относительную верность?
– Что ж, это будет зависеть только от тебя. Говорят, женщина обязательно должна найти себе занятие, и вот это в Кении очень тебе подойдет.
Мэри раздумчиво посмотрела на него.
– Зачем тебе жениться на мне, Роули? Если ты любишь меня так сильно, как говоришь, я не против того, чтобы отправиться с тобой в путешествие. Мы могли бы взять машину и поехать в Прованс.
– Это, конечно, идея. Но чертовски отвратительная.
– Вроде бы нет особого смысла в замене хорошего друга на безразличного мужа.
– Приятно слышать такое от респектабельной женщины.
– Не такая уж я и респектабельная. Тебе не кажется, что важничать мне не к лицу?
– Нет, не кажется. И если у тебя начнет развиваться комплекс неполноценности, я тебя так выпорю, что тебе с месяц придется есть стоя. Или ты выходишь за меня, дорогая, или мне ничего от тебя не нужно. Я хочу, чтобы ты стала только моей.
– Но я не люблю тебя, Роули.
– Как я тебе недавно и говорил, полюбишь, если дашь себе волю.
Она вновь посмотрела на него с сомнением, а потом ее восхитительные глаза озорно сверкнули.
– Знаешь, а может, ты и прав, – пробормотала она. – Той ночью, в автомобиле, когда мимо нас проезжали эти пьяные люди и ты держал меня в объятиях… пусть я была перепугана насмерть, не могу не признать, что испытывала очень даже приятные ощущения, когда ты прижимался своими губами к моим.
Он расхохотался. Вскочил, рывком поднял ее на ноги, заключил в объятия, поцеловал в губы.
– И что теперь?
– Что ж, если ты настаиваешь на том, чтобы я стала твоей женой. Но мы идем на ужасный риск.
– Дорогая, жизнь и нужна
