Другая семья - Вера Александровна Колочкова
– Вот наш сынок подрастет, и мы с ним из Синегорска уедем… Ты нам снимешь квартиру в своем городе, будем чаще видеться… Тебе не надо будет мотаться туда-сюда, правда? Столько времени на дорогу уходит! И сыночка будешь чаще видеть! А как мы его назовем, ты уже придумал?
– Нет…
– А почему?
– Кать… Ну, ты же еще не знаешь, кто у тебя родится. Может, девочка?
– А почему ты говоришь – у тебя? Не у тебя, а у нас!
– Да, извини…
– Если будет девочка, тоже хорошо. Отцы всегда к девочкам очень трогательно относятся. Я помню, как мой папа меня любил… И как мне плохо было, когда он умер. Я ведь папина дочка была, мама даже обижалась на меня все время, что я отцу все тайны свои доверяю. Да, пусть будет дочка… Она будет умненькая, в тебя. Мы в школу ее хорошую отдадим… Не в Синегорске, нет. Здесь все обычные школы. А летом все вместе на море поедем… Хотя на море ты ведь с нами не сможешь, наверное? Ну, мы тогда одни поедем…
Он слушал, не возражал. Боялся – если возразит, она опять заплачет. А плакать ей нельзя. Она и без того тяжело переносит свое положение, может в больницу попасть, на сохранение. Вместо возражений задремывал на чуть-чуть – времени на сон почти не оставалось. Работал, носился туда-сюда… Фигаро там, Фигаро здесь! И только удивлялся тихо – как так все получилось-то, как лихо он попал в эту передрягу!
Через месяц Катю все же положили на сохранение. Позвонила ему уже из больницы, проговорила плаксиво:
– Мне так плохо, Филипп, измучилась вся! Врачи говорят, надо в больницу. Да, я же тебе не сказала… У нас девочка будет. Ты рад?
– Да, Катюш, я рад. А почему ты плачешь, не надо плакать, пожалуйста!
– Но я же объясняю тебе – мне плохо! Слезы сами собой льются, я ничего с ними поделать не могу! А еще тут ко всем женщинам приходят мужья, а ко мне – одна мама… Я чувствую себя неполноценной какой-то. Я тебя прошу, Филипп, я очень прошу… Приезжай сегодня, а? Иначе я плакать не перестану… Пожалуйста, Филипп…
Он понесся, как ненормальный. Чуть в аварию на дороге не вляпался. Все время виделось, будто Катя стоит у больничного окна и плачет, и ждет его. И жалко было Катю, и в то же время собой недоволен был почему-то. Даже в какой-то момент показалось, что она его шантажирует. Но тут же стыдливо отогнал эту мысль – как можно что-то предъявлять женщине в таком положении! Да она просто отчета себе не отдает в своих капризах и требованиях!
Влетел в больницу и в дверях столкнулся с Галиной Никитичной, и даже забыл поздороваться от неожиданности.
– Чего ты летишь как ненормальный, чуть с ног не сбил… – проворчала Галина Никитична, глядя на него сурово. – Ишь, запыхался…
– Что с Катей, Галина Никитична? Вы у нее сейчас были? Как она, успокоилась?
– Где это – у нее? Да разве меня в палату пустят? Катюха сама ко мне спускалась, в вестибюль… Нормальная вроде была, улыбалась. Только что обратно в палату поднялась.
– Но она мне звонила и плакала в трубку…
– И что? У беременных все так и бывает – то плачут, то смеются, то попусту нервничают. Со мной немного совсем посидела, в палату поднялась. Говорит, в это время обедом кормят. И ты не дергай ее, дай чуток отдохнуть… Потом вызовешь, она к тебе спустится. Что у тебя в пакетах-то, дай-ка, я гляну…
– Там фрукты, кефир, йогурт… Я не знаю, что ей еще можно…
– Да все ей можно. У нее гемоглобин низкий. Еще бы красной икры и гранатов купил… Ну да ладно, в другой раз купишь. Это хорошо, что я тебя встретила, на ловца и зверь бежит. Потолковать бы надо, мил человек. Пойдем-ка, присядем в сторонке…
Сели на скамью в больничном вестибюле, Галина Никитична произнесла со вздохом, не глядя на него:
– Так и не решил ничего, значит… Ни богу свечка ни черту кочерга. Все скачешь, как заяц… Ни вашим ни нашим. Ни своей семье не впрок, ни моей Катюхе. Разводиться будешь иль нет, прямо скажи?
– Я не обязан отвечать на ваши вопросы, Галина Никитична. Вы же не судья, а я не ответчик. Мы с Катей сами как-нибудь разберемся.
– Вот именно, что как-нибудь… Стало быть, никак. Так и будешь ей голову морочить, пока не надоест.
– Я еще раз вам говорю – это наше дело. Мы сами разберемся.
– Ой, да ну тебя… Ты будто не слышишь меня, ей-богу. Хоть говори, хоть нет… И Катька тоже из-за тебя злобится на меня…
– Из-за меня? За что?
– Ну, что я матери твоей тогда позвонила… Сквозь зубы со мной разговаривает или вовсе молчит. Говорит, уйдет от меня, квартиру снимет… А я что? Я, раз виновата, то и помалкиваю. Конечно, не позволю я ей никакую квартиру снимать, еще чего! Как она без меня обойдется, одна-то? И ты тоже хорош… Нет чтоб отговорить ее рожать! Куда она одна – с ребенком?
– Она не одна…
– Ага, щас! Не одна! От тебя пользы как от козла молока! Денег-то хоть ей даешь, нет?
– Да. Конечно.
– Ну, хоть это хорошо… С паршивой овцы, как говорится…
Он подобрался, чтобы как-то оградить себя от потока хамства, но не успел ничего сказать – Галина Никитична опередила его:
– Да ты не серчай на меня, милок, не серчай! Это досада во мне говорит, пойми! Обида за дочь… И ей тоже скажи, чтобы на меня не серчала! Она тебя послушает… Видано ли дело, на мать из-за мужика злиться! Мужиков много, а мать одна! Я ведь тоже переживаю, что у меня с дочерью такой разлад пошел… А все из-за тебя, окаянного! А тебе все нипочем, и вины своей не чуешь! Ведь так?
– Я ни в чем перед вами не виноват, Галина Никитична. Я не заставлял вас моей матери звонить, правда? Мне кажется, наоборот, это я должен быть на вас обижен.
– Это почему еще?
– Потому что вы бесцеремонно вторгаетесь в мою жизнь. Ну зачем вы матери моей позвонили, с какой такой целью, объясните?
– Ну, позвонила и позвонила… Убудет от нее, что ли? Между прочим, она такая же бабушка будет твоей дочке, как и я…
– Да уж… Странная у вас логика. Даже не знаю, что сказать.
– А ты и не говори ничего… Просто махни рукой, да и все. И не сердись на меня, ради бога. И Катьке скажи, чтобы на меня не сердилась. Скажи, а?
– Хорошо, Галина Никитична. Скажу, – произнес он со вздохом.
– И ты меня прости, чего уж… Да, наделала я делов, признаю. Я ведь не со зла, я мать своей дочери или кто? Я как лучше хотела… Чтобы по справедливости… Заделал ребенка – женись! Я женщина простая, по простым законам живу… Это у вас, у нынешних, все не так, все шиворот-навыворот… Эх…
Галина Никитична махнула рукой, замолчала. Потом проговорила устало:
– Ладно, пойду я, не то… А ты звони Катьке, пусть к тебе спускается. Поди, уж пообедала да ждет твоего звонка не дождется. Звони…
Обратно ехал поздним уже вечером, чувствуя, как вымотался за день. Хорошо, хоть дома все было спокойно. Алиса вполне благополучно переносила свое состояние, была сосредоточена и тиха. И все время улыбалась, оглаживая себя по животу. А еще сообщила ему торжественно – девочка у нас будет. Радуйся, мол. И почти повторила Катины выражения про то, что отцы девочек любят, что она с отцом тоже близка была. Только спокойно все это проговорила, без лишних эмоций. И все беседовала со своим животом, ворковала тихо. А его опять будто не было в ее жизни… Не было, не было! Ребенок был, а его не было. Даже смотрела на него так, будто удивлялась – ты кто такой вообще, что здесь делаешь?
А недавно попросила тихо:
– Фил, ты спи в гостиной, ладно? У меня такое чувство в последнее время появилось, будто мне места на кровати не хватает…
Он согласился безропотно. Ушел спать на диван. Клара Георгиевна только вздохнула тихо – терпи, мол. Это еще малые
