Антракт - Ольга Емельянова
Экскурсоводы говорили, что воздух Кисловодска, кроме целительности, насыщен еще и ионами влюбленности: это заметил еще М.Ю.Лермонтов. По поведению населения было видно, что многие этих ионов или уже наглотались, или находятся на грани насыщения. Пробить броню скорби, в которую я себя заточила, никаким ионам было не под силу.
Я вела абсолютно здоровую жизнь: по утрам до завтрака бегала по терренкурам и в облюбованном укромном месте делала зарядку. График процедур был составлен так плотно, что времени для меланхолии не оставалось: только не ленись и занимайся укреплением своего здоровья.
Возмутитель спокойствия в виде особи противоположного пола ворвался в мой размеренный режим в галерее нарзана, том самом гламурном месте, где дамы стреляют глазками, лениво потягивая нарзан из красивых кружек, а кавалеры с пристрастием оценивают достоинства дам, и с обоюдного согласия совершаются знакомства. Показателем того, как неинтересны мне были эти игры, был простой граненый стакан, из которого я отрешенно пила божественный исцеляющий напиток. Через несколько дней знакомства мой кавалер указал на непрезентабельность моего стакана и предложил мне приобрести другую, более гламурную тару. На что я ответила: «Если стыдно стоять рядом – пей из другого источника».
Итак, подстерегли меня на выходе из галереи. Объект назвался Сашей Григорьевым, и этим сочетанием имени и фамилии он меня позабавил, о чем я ему сразу и сказала. Внешне он был поджарым седовласым мужчиной лет за пятьдесят. Как оказалось, еще и бывший военный. В общем, «настоящий полковник»… Этот самый Саша так заполнил собой пространство, что где бы я ни появлялась, обязательно откуда ни возьмись там же появлялся он. Однажды собралась я на экскурсию с надеждой остаться наедине с собой и с опаской выглядывала в окно автобуса: не появится ли мой седовласый преследователь. Каково же было мое удивление, когда я увидела пробивающегося сквозь толпу Сашу! Он с елейной улыбкой попросил мою соседку пересесть на его место и с удовлетворенной физиономией плюхнулся в кресло рядом со мной со словами: «Я же сказал, что от меня не уйдешь!». Сил на сопротивление у меня не было. У Саши было качество, которое меня очень устраивало: он умел молчать.
Со следующего дня началось наше совместное времяпрепровождение. Начиналось оно с раннего утра, ибо мой спутник тоже любил утренние пробежки и с удовольствием к ним присоединился. Расставались мы только на сон, время походов в столовую и процедуры, игнорируя даже послеобеденный отдых. К взаимному удовольствию, мы оба были небольшие любители разговоров, что не мешало неспешно прогуливаться, любуясь красотами вокруг. В силу разницы в возрасте Саше хотелось покровительствовать в нашем союзе, и я с удовольствием подчинялась. Он взял на себя инициативу организации досуга, и иногда я даже не знала, куда мы пойдем вечером. Только когда в расписании значились танцы, мне поручалось одеть красивое платье. Когда же мне по-своему хотелось организовать вечер, а Саше хотелось другого, откуда брался металл в голосе и командирские нотки! И что самое интересное: я и тут подчинялась!
Однажды мы поехали в гости к М.Ю.Лермонтову в Пятигорск, и, возвращаясь на станцию, забрели на старое кладбище. Вдруг Саша остолбенел…Он стоял у надгробья, где были указаны его имя, фамилия и отчество и его же дата рождения. И еще одна дата…Глядя на его перевернутое лицо, я понимала, что что-то должна говорить. Конечно, банальщина типа «значит, ты будешь жить долго», помогла мало. Саша раскис…Слава Богу, ненадолго!
Меня умиляла Сашина сентиментальность: на многих скамейках остались надписи «Саша + Леля =?», и он требовал от меня написать результат (но вопрос так и остался вопросом). Глядя на Эльбрус, он говорил, что две его вершины – это мы. Все устраивало его в нашем союзе, кроме моего категорического отказа от близости. Как любого мужчину, еще и на курорте, его это раздражало и злило, и он все требовал от меня объяснить причину отказа. Мои отшучивания не принимались. Однажды, измучившись от его надоевших вопросов и глупых ухищрений, я ему сказала: «Саша, ты свободен. Найди себе другую подругу – время еще есть».
Он ушел. На полдня. Утром мы снова бегали вместе по дорожкам долины Роз и здоровались с Эльбрусом. Накануне моего отъезда он сообщил, что мы идем фотографироваться. Фотография получилась живая, и, глядя на нас, я с удовольствием вспоминаю то время.
В течение некоторого времени мы писали друг другу письма. Я вымучивала каждую фразу, а Сашины письма были полны поэзии и нежности. В последний раз он позвонил мне снова из Кисловодска. Он успел прокричать в трубку: «Леля, я вижу Эльбрус!», и связь оборвалась. Теперь уже навсегда.
Стас
Всем известен дурной тон служебных романов. Но и эта пагуба не миновала меня в череде влюбленностей и надежд найти, наконец, «простое женское счастье». Стас был признанным гением автоматизации в нашем центре. Его демократичность и простота одновременно притягивали и настораживали: он делал такие немыслимые вещи на компьютере, говорил об этом так обыденно, с легкостью делился знаниями, но никто не мог повторить его программистские кульбиты…
Прелюдия нашего романа была долгой, и я бы, наверно, не решилась на развитие отношений, если бы вокруг Стаса ни витала атмосфера почти свободного от семейных уз человека. Сослуживцы судачили о вздорном характере его жены, говорили, что он выполняет все ее прихоти, а она, как старуха в сказке о золотой рыбке, сидит на берегу моря, пересчитывает дары, бросаемые к ее ногам, и все ей мало. Периодически обидевшись, Стас уходил к маме, и в один из этих затяжных периодов «свободы» и настигло нас празднование Нового года.
Утро следующего дня мы встретили вместе, и Стас стал первым мужчиной моей жизни. Он был несколько ошеломлен этой ролью, но что ему оставалось делать: все было сделано. При всей нетрадиционности обстановки прощания с девичеством я была благодарна ему за деликатность поведения.
Наш роман развивался по точному графику: пока моя мама была в отъезде, Стас приходил каждый вечер. Не помню особо задушевных разговоров с ним: для нас обоих был важнее чувственный контакт. Мы так истосковались по ласке, что могли целоваться часами и ни о чем не говорить. По негласному соглашению, мы не афишировали свои отношения, и, наверно, по наивности, нам казалось, что никто о них не догадывается.
После приезда мамы график наших встреч изменился: в субботу утром Стас приходил с неизменным букетом гвоздик, и за любовным ритуалом следовало совместное приготовление обеда. Когда возвращалась мама,
